– Я уговорил заместителя шерифа, составившего протокол, – кретина, наверняка получившего диплом юриста заочно, – все запротоколировать. Что с того, что Уинстон – местная знаменитость? Разве это значит, что он должен выйти сухим из воды? Однако доказать его виновность было бы затруднительно. Автомобиль сгорел. То, что не погибло в огне, было испорчено пожарными, не пожалевшими воды.
– Ты в то время ни разу не говорил с Ройс?
– Я звонил ей, но никто не снимал трубку. В газетах ни разу не появилось ее имя – в заметках указывалось лишь, что у подозреваемого есть дочь и что его жена недавно умерла. – Митч покачал головой. – Я увидел Ройс только на предварительном слушании. Не помню, чтобы кто-либо когда-нибудь смотрел на меня с такой же ненавистью, кроме одного человека…
В полутьме шрамы на лице Митча были почти незаметны. Пол знал, что был человек, ненавидевший Митча несравненно сильнее, чем Ройс, но за все время их знакомства ни разу не пытался выяснить, кто пытался его убить. Пол знал одно: Митч подвергся нападению. Он подозревал, что речь идет о женщине, но не смог бы сказать, на чем основано подозрение. То была чистейшая интуиция.
– Уинстона взялся защищать его давний приятель, адвокат по завещательным делам. Я отвел его с пол-оборота еще на предварительном слушании. – Митч отодвинул недоеденную пиццу. – Уинстон был так раздавлен, что Ройс пришлось выводить его из зала суда, когда судья постановил, что имеющихся доказательств достаточно для возбуждения дела.
На следующее утро я прочел в газете, что отец Ройс застрелился. Он находился в депрессии после смерти жены и был слишком напуган перспективой суда.
– Господи! – Пол присвистнул. Как раз в то время он отсутствовал, пытаясь наладить свою жизнь после ухода из полиции. Возвратился он вскоре после этих событий, но прошло еще полгода, прежде чем он окончательно ожил. В те месяцы Митч избегал загружать его своими проблемами.
– На похороны явилось полгорода. Увидев меня, Ройс взбеленилась.
– Вряд ли ты вправе ее за это винить.
– Согласен. Я настаивал на возбуждении дела из чистого упрямства, в чем и признался ей на похоронах. Столь яркое дело послужило бы толчком в моей карьере. Но вышло иначе: пресса закусила удила, в городе не осталось ни одного политика, который не потребовал бы крови.
– Однако пресса пощадила лично тебя. Я был не настолько в отключке, чтобы не обратить внимания, если бы за тебя принялись.
– Верно, пресса взялась за систему как таковую и много недель подряд надрывалась по поводу игнорирования явных улик в делах о торговле наркотиками, закрываемых с помощью сделок о признании вины, и того, как мы уничтожили выдающегося гражданина. Тогда как раз стоял шум из-за обязательного назначения наказания, и я оказался как бы в стороне. Но это не помешало Ройс понять мою подлинную роль.
– Поэтому ты и ушел из прокуратуры? – Пол ощущал собственную вину в невзгодах друга. Он появился в городе вскоре после того, как Митч открыл частную практику, но был слишком занят собственными проблемами, чтобы выяснять, что послужило причиной ухода.
– Да. Окружной прокурор вернулся к своим обязанностям, как только стих вой, и забрал у меня все интересные дела, оставив одно барахло.
– Видимо, для тебя не составляет загадки, почему Ройс Уинстон не относится к числу твоих обожателей.
– Но ведь с тех пор прошли годы! Ройс надо было бы честно признаться, что честолюбие присуще не одному мне. Даже если я вел то дело, преследуя одни честолюбивые цели, все равно я честно исполнял свой долг. Откуда мне было знать, что ее отец склонен к самоубийству?
Пол усматривал логику в позиции Ройс, но не хотел спорить с Митчем. Бедняжка потеряла отца и наверняка видела в Митче олицетворение ненавистной ей продажной адвокатской касты.
– Черт, какую свинью она подложила мне на своей программе! Теперь журналисты вцепятся в меня мертвой хваткой.
Никогда еще Пол не видел Митча в таком гневе. Митч всегда был одним из наиболее сдержанных из всех его знакомых; он крайне редко выходил из себя. Неужели он действительно вынашивал планы побороться за видную должность, а Ройс несвоевременно вывела его на чистую воду?
В таком случае она проявила проницательность и потянула за ниточку, которую проглядел даже Пол. Митч действительно отказывался защищать обвиняемых в изнасиловании. Почему?
– Ты взялся защищать пуму? Это дополнительная реклама.
– Не пуму, а фонд защиты дикой природы, вчинивший иск департаменту охоты и рыболовства. Департамент собирается истребить пуму, напавшую на охотника. – Митч поднял палец. – Хотелось бы мне понять, как об этом пронюхала Ройс. Фонд только что нанял меня.
– Шила в мешке не утаить. Если бы это было не так, я бы лишился источника к существованию.
– Терпеть не могу, когда посторонние лезут в мои дела. Ты знаешь об этом лучше других.
Пол кивнул. Митч охранял свою частную жизнь, особенно прошлую, с яростью питбуля. Задеть его было не менее опасно, чем оскорбить Хомейни.
– Никому не позволено сделать мне гадость и не поплатиться за это. Ройс поступила опрометчиво. Я сверну ей шею.
– О, да ты уже превратилась в знаменитость! – воскликнул Брент на следующий вечер на пороге элегантного отеля «Сент-Френсис», где начинался аукцион, средства от которого направлялись на финансирование Центра помощи бедствующим женщинам.
В его голосе прозвучали нотки враждебности – или это ей только показалось? Разве ее успех может повредить Бренту? С этой чертой его характера она была доселе незнакома.
Их приветствовала стайка журналистов с портативными аккумуляторами на поясах и сильным осветительным оборудованием. Ройс поморщилась от очередного проявления стадного журнализма: куда один канал, туда и остальные. Репортеры с видеокамерами были предвестниками приступа болтовни в теленовостях – этом сочетании журналистики и непритязательного развлечения. Она усомнилась, хочется ли ей во всем этом участвовать.
Перед ней вынырнул один из репортеров с жалкими остатками рыжих волос на лысине.
– Верно ли, что вы с Дюраном были любовниками?
– Не болтайте ерунду! – Ей сразу стало нехорошо. Разве невинный поцелуй в темноте равносилен любовной связи? К тому же об этом эпизоде никому не было известно – или Митч проболтался?
Неужели он, решив отомстить за удар, который она нанесла ему накануне, постарается, чтобы о поцелуе стало известно Бренту? Как она объяснит, почему целуется с мужчиной, к которому испытывает лютую ненависть? Она не могла объяснить этого даже самой себе.
– Этот мерзавец – Тобиас Ингеблатт из «Позора», – сказала она Бренту.
