– Это – наш басист, Ромик.
– А я Ирина, – похлопала я себя по груди, стараясь тем самым сделать процедуру по переправке пищи как можно неприметней, – ваш новый продюсер. Что же вы, братцы, еще одного Сашу до полного комплекта не добрали?
– Решили, что это слишком обязывает, – пояснил Кощей. – Пришлось бы нам тогда название менять. И стали бы мы, ну… например, бит-квартетом «Шуры-муры»… – Подивившись собственной выдумке, он обратился к товарищам: – Прикиньте, типы! Нас таких объявляют: «На сцене – бит-квартет „Шуры-муры“!»
В ответ тощий Саня издал слабое, но продолжительное:
– Ха-аа-аа-аа…
Вид у него при этом был, как у чахоточного больного, который смеялся последний раз в жизни.
Двое других, очевидно не усмотрев в названии ничего забавного, но понимая, что главного оно решительно не устраивает, покивали:
– Да, уж, позорняк…
Вообще, надо сказать, компания подобралась на удивление разношерстная. Ну, может быть, только Кощей с ударником были вылеплены из одного теста. Эдакие дети андеграунда: «Мама – анархия, папа – стакан портвейна». Ромик выглядел как стопроцентный провинциал. Ему бы бабу потолще да курочек с десяток – и он был бы полностью доволен жизнью. А уж каким ветром сюда занесло интеллигентную кучеряшку, вообще, для меня осталось загадкой.
Музыканты расположились на полу.
Томимая безудержной икотой, я наблюдала, как они подстраиваются друг под друга. Дудят, клацают, бряцают, что-то подкручивают на грифах гитар. Один ударник, оказавшись не у дел, неприкаянно прохаживался кругами. Он то и дело совался со своими советами, но только создавал дополнительные помехи. То шнур из гитары выдернет, то ногу кому-нибудь отдавит. В конце концов довел-таки Кощея.
– Слушай, Саня, заглохни уже!
Я вообще-то не понимала, зачем нужен ударник без барабанов. Взяла и спросила его об этом.
– Да ведь ударная установка громоздкая слишком, – удивился моему вопросу худыш. – Я для сегодняшнего концерта маракасы привез. Мне их один перуанец подарил. Здесь, на Арбате Он их выбросить хотел, а я попросил. Он и отдал. Все равно расколотые…
В доказательство он развернул огромный носовой платок и бережно достал оттуда две расписные деревянные погремушки.
Пока я ими трясла, а ударник несколько невпопад пританцовывал, создавая у меня латиноамериканское настроение, коллектив наконец приготовился.
– Все, Саня! – скомандовал лидер. – Кончай это гонево! Мы начинаем!
Он принес откуда-то высокий табурет. Влез на него, оказавшись со мной лицом к лицу. И, пробежавшись пальцами по струнам, сказал:
– Я хотел бы начать свое выступление с лирических композиций… – Повернувшись вполоборота к стоящей позади него команде, предупредил: – Ромик! Давай с «Бездушного кумира»!
Музыканты заиграли вступление.
Собственно, играли из них только двое – сам Кощей и басист. Ударник же извивался, потрясая перед собой маракасами, но их звука я не слышала. А Курчавенький и вовсе ничего не делал. Стоял с саксофоном в руках и жутко гримасничал. Вероятно, чтоб не скучать, разминал мышцы лица.
Глядя прямо на меня, Кощей запел:
Ее взгляд, словно молния, слепит глаза
И своей красотой затмевает рассвет.
И померкли на алтаре образа
Перед той, что прекраснее нет…
Ух, ты! Как тяжело, оказывается, находиться под его прицельным огнем. Вот как он девкам головы-то кружит!
Я даже от волнения икать перестала. Чуть не расплакалась – так меня его лирика пробрала! Хорошо хоть Саня вовремя вступил вторым голосом. Затянул в изнеможении, как будто шел по этапу, на мотив российского гимна зачем-то – я и сбросила с себя наваждение. И дальше слушала Кощея, не глядя ему в глаза, даже тогда, когда он в песне обратился ко мне с неожиданной просьбой:
Порви мои бездарные стихи —
В них тонкий нерв разорван неуклюже.
Захлопни дверь, распахнутую в стужу, —
В нее, как снег, врываются грехи…
Целый час у меня сновали мурашки по позвоночнику. А потом угомонились, объявили перекур.
Я надеялась со второго действия улизнуть. Работа ждала, да и переварить надо было многое. Но Кощей велел мне остаться.
– Хочу тебя загрузить по полной, – гнусно ухмыляясь, заявил он. – Ты еще моих главных песен не слышала! Тех, которые мозги раком ставят.
– Да они у меня и так уже раком.
– Еще нет. Я тебя отпущу, когда пойму, что ты готова.
– Готова к чему? – напряглась я.
Взгляд Кощея остекленел. Он ответил мне уже без тени иронии:
– К переходу на новый уровень развития…
Я так и приросла к полу. В каком виде – с каким лицом и помыслами – я перешла на этот уровень, сказать затрудняюсь. Потому что, когда меня наконец освободили, я вообще перестала развиваться. Голова моя, как перезревшая тыква, начала слегка подгнивать. Я шла по улице, не понимая людей, жалея их и ненавидя одновременно. Помутнение прошло только, когда я оказалась дома. Сразу, не раздеваясь, прошла на кухню, накатила себе полстакана оставшейся с выставки водки. И выпила одним махом, не закусывая. Вот тогда все прошло.
Тем не менее какое-то время я сидела неподвижно как истукан. Глядела в одну точку – на переводную рыбку над кухонной мойкой. А мысли мои уже пришли в движение. Роились, точно муравьи, потихоньку вытаскивая из мусора обрушившейся на меня информации полезный строительный материал.
Я пока не представляла, с какой стороны начну атаковать неприступные стены шоу-бизнеса. Но при моей непоколебимой воле к победе это был вопрос времени. Главное, теперь у меня имелся товар, который точно так же, как и все остальное, надлежало пропихнуть на потребительский рынок. А раскрутить в наше время – при таком количестве СМИ – можно что угодно – хоть Санины маракасы.
Сейчас нужно было решить основную задачу – хочу ли я, чтобы Кощей стал знаменитым? И хочу ли быть лично к этому причастной? Мне почему-то казалось, что если вторую часть сегодняшнего концерта покажут по центральному телевидению, то в России неизбежно наступит демографический кризис. Или другая какая-нибудь пакость приключится. Поэтому я колебалась.
Однако колебаться сидя становилось все труднее. Тело от выпитого размякло. И в какой-то момент я напоминала себе печенье, опущенное в кипяток, – так вдруг я ослабла в ногах. Нужно было срочно принять горизонтальное положение.
«Тихо, Ирусик, по стеночке…» – сказала я себе. И стала продвигаться трехмерными лабиринтами, в которые вдруг ни с того ни с сего преобразовалась моя однокомнатная квартира. «Аккуратненько…. Не надо наступать на коробки. Там может лежать что-то хрупкое… например, елочные шары…»
Кое-как добравшись до кровати, я рухнула лицом в подушку. Слабой рукой нашарила на тумбочке пульт. И, врубив фоном музыкальный канал, попыталась продолжить свои ментальные колебания. Вместо этого сознание подключилось к эфирной волне. Послышалась песня. Следом – другая. Перерыв. Рекламные вставки. Трескотня ведущей-тинэйджера. Все это смешалось в единый клубок. И вскоре я увидела перед собой огромное поле, до отказа заполненное людьми. Юноши, девушки, студенты и студентки, неформалы и неформалки, маменькины сынки, наркоманы – многотысячная ревущая толпа, размахивающая над головами флажками и транспарантами.