— Ай, перестань! Если папа перепишет завещание, можешь проститься с теннисом! И с коллекционным шампанским, милый.
— Может быть, еще и не перепишет, — успокаивающим тоном заметил Семен. — Сколько раз он грозился…
— А в этот раз возьмет и перепишет, — поддела его Эля. — Вы все дерьмо, самое настоящее. Вот мне пофиг. Главное, чтобы не забрал мотик.
— За какие деньги ты будешь его заправлять, сестренка? — издевательски спросила Даша и крикнула: — Тома, принеси нам коньяк к кофе!
Экономка или служанка, кем она там была, появилась из кухни минуту спустя и со звоном поставила бутылку на стол:
— Извольте! Не рано ли?
— Не твое дело, Тамара! — ледяным тоном сказала Даша и кивнула своему альфонсу: — Налей.
Данила наклонился ко мне и шепнул на ухо:
— Золотце, хочешь посмотреть мою комнату?
Я фыркнула:
— Что, опять?! А если хочу?
— Не сбежишь, как вчера?
— Я жду, когда ты сбежишь от меня.
Если честно, я вообще уже ничего не ждала. В этот раз все пошло не по плану с самого начала. Примерно с пуансеттии. Поэтому я решила не трепыхаться и плыть по течению, наблюдая, куда оно меня вынесет. В настоящий момент меня несло в спальню Беркута. Снова. И в животе томительно сжалось, предвкушая новую ночь любви и забвения. А Данила встал, протянув мне руку, сказал:
— Прошу нас простить, хочу показать Еве дом.
— Ева, бегите, пока не поздно, — ехидно отозвалась Даша. — Вдруг папа вычеркнет Данечку из завещания?
Ужасно захотелось ее стукнуть. Неужели похоже, что я тут из-за денег? Хотя… Наверное, все девушки, с которыми спит Беркут, делают это из-за денег… И немножечко из-за самого Данилы. А я пока что «множечко». Поэтому и Даше ответила с вежливой улыбкой:
— Ничего, уж эту неприятность я как-нибудь переживу, но благодарю за беспокойство. Пойдем, Данила?
Он только хмыкнул, перекладывая мою руку себе на локоть, а Эля глянула на меня с интересом. Но он сразу потух, и девушка потянулась за бутылкой:
— Дайте и мне в кофе.
— Фиг тебе, а не коньяк, — Данила походя щелкнул ее по лбу, и Эля взбрыкнула:
— Перестаньте за меня все решать! Я уже взрослая!
— Да-да, — ответил он и переставил бутылку подальше на край стола. — Было приятно посидеть в теплой семейной обстановке, лапушки мои. Пока-пока.
Уже на лестнице меня прижали к горячему телу, зашептали на ухо многообещающе:
— Кровать тут не такая широкая, но зато полная звукоизоляция! И, думаю, ты это оценишь, потому что я намерен заставить тебя кричать от удовольствия!
В чем я убедилась, поднявшись в комнату Данилы, это в том, что он не привык врать. Сказал: заставит кричать, и заставил. И не просто от удовольствия, а от наслаждения. От страсти… От впервые открытого ощущения, что секс прекрасен!
Потом мы долго мылись в душе.
И не только мылись. И не только в душе… И даже на письменном столе попробовали, тем более что он оказался весьма крепким и основательным. Еще мы попробовали на подоконнике среди заботливо политых цветов, и я открыла для себя, что ладони на стекле — это не штамп. Это попытка спастись от неминуемого…
Потом по рации мы объявили Томе прием и заказали бутылку шампанского из каких-то особых стратегических запасов. Вино было крепким и терпким, Данила был нежным и желанным, жизнь на некоторое время остановилась.
— Я тебе сейчас скажу одну вещь.
Мы лежали в кровати. Беркут обнимал меня за спину, а я устроилась щекой на его плече. Бокал с шампанским грелся в руке, пить не хотелось, и я поставила его на прикроватный столик, откликнулась:
— Скажи.
— Не знаю, где ты научилась всему этому… но…
— Какому такому «этому»? — возмутилась я притворно. — И чему тут можно научиться?
— Золотце, не заставляй меня спрашивать, сколько у тебя до меня было мужчин, — фыркнул Данила. — Потому что я не хочу этого знать.
— Я бы все равно соврала, — рассмеялась я. Мне было действительно смешно: ну разве когда-нибудь я могла подумать, что скажу такое своей жертве?
— Так ты врунишка? — лениво спросил он.
— Вовсе нет, — оскорбилась я. — Как ты мог такое обо мне подумать? Ведь я честно сказала тебе, что ненавижу кататься на лошади. Или не сказала?
— Неважно, — он потянулся и поцеловал меня. — Хочешь, сходим куда-нибудь? В клуб, например?
— Не хочу, — ответила и сама поцеловала его. — Хочу остаться с тобой…
Он привстал на локте и взглянул мне в глаза. Его радужки — как теплые источники, голубые-голубые… Какой он красавчик… А я… Я эффектная, да, но простушка. Девчонка с рабочих окраин. Дочь школьной училки и слесаря на заводе. Я не врунья, нет. Я не соврала, когда сказала, что хочу остаться с ним… Хочу. На всю жизнь. Но не выйдет, не получится. Поэтому можно всегда отшутиться: хочу, мол, остаться сегодня в твоей постели и никуда не идти. Тем более, что это самая настоящая истинная правда.
— Хорошо, золотце, — он ласково чмокнул меня в нос. — Мы останемся здесь. И ужин закажем наверх. Я покажу тебе свою коллекцию. И ты будешь гордиться тем, что с десятого класса ты единственная девчонка, которая видела ее.
— Боже мой, какая честь, — пробормотала я, польщенная. — Коллекцию чего именно, позволь спросить?
— А не скажу. Ты будешь смеяться, я обижусь, мы поругаемся, а потом придется мириться в постели, — предсказал будущее Данила. — Давай пропустим первые три этапа и сразу перейдем к четвертому.
— Давай! — с энтузиазмом согласилась я, ныряя под одеяло…
И мы снова занимались любовью, потом рассматривали коллекцию старых игрушек из Киндер-сюрприза (и нет, я не смеялась. Почти!), а потом уснули рядом, как давно женатая пара.
Разбудил меня вопль.
Как положено в классических детективах, пронзительный, полный ужаса и паники, вопль прозвучал совсем рядом, и я подскочила в кровати, даже еще не разлепив глаза. Спросила:
— Что это было?
— М? — подал голос Данила и, найдя меня на ощупь, снова повалил на подушку: — Спи, рано еще.
— Кто-то кричал.
— Да?
— Да. У вас это в порядке вещей, может быть?
— Вроде нет… Не замечал…
Я открыла глаза, глядя в потолок. Звукоизоляция? Никакой тут звукоизоляции. А я поверила… Вон, слышно, как по коридору бегают туда-сюда. А я вчера визжала тут, как заправская наездница! Как теперь выйти и смотреть всем в глаза? Да что ж там случилось-то такое? Вот, опять бегут. И стук в дверь — совсем неделикатный. А за ним взволнованный голос Томы:
— Данила Алексеевич, вы спите? Данила Алексеевич! Просыпайтесь! Беда у нас, Данила Алексеевич!
— Слышишь? Я же говорила — кричали! Тебя зовут, Данила!
— Да разберутся без меня, — пробурчал он, натягивая одеяло на уши. Я же наоборот — проснулась окончательно и толкнула его в бок:
— Вставай, раз зовут.
И пошла сама открывать, натянув на голое тело валявшуюся на полу футболку. Тома хотела ворваться в комнату, но увидела меня и остановилась, как пришибленная. Пробормотала:
— Простите, ради бога. Мне бы Данилу Алексеевича…
— Что еще случилось, Тамара? — недовольно протянул Беркут, выглянув из-под одеяла. — Варвар сожрал целую курицу?
— Беда, Данила Алексеевич! — Тома сморщилась и неожиданно зарыдала: — Беда с Алексеем Павловичем!
— Сердце? — вскинулся Данила, а потом вскочил, шаря по полу в поисках джинсов. — Да говори же! Скорую вызвали?
— Скорую надо? — всхлипнула Тома. — А я думала, полицию…
— Захрена полицию? Тамара! Очнись уже!
— Так Алексей Павлович же… С ним совсем плохо… Умер он!
Мы оба замерли. Данила пробормотал:
— Как умер?
— Убили его, Данила Алексеевич.
От так от мне свезло. Ну ведь знала же, что плохая идея — оставаться с Беркутом! И не ушла. Дура, вот дура! Теперь буду замешана в криминале… Надо валить побыстрее, с полицией встречаться совсем не хочется. Хоть документы у меня и в порядке, но в историях с убийством у всех присутствующих на месте преступления должны снимать отпечатки пальцев. Это мне ни к чему.
