только на тонкой шейке и по худенькому плечику россыпью синели следы его поцелуев, красивые губки припухли и покраснели, и тонкие брови нахмуренно сдвинулись. Словно что-то беспокоило ее во сне. Или кто-то.
Но Князь, ощущая себя нереальным уродом и тварью, тем не менее не мог оставить ее в покое. Прекратить гладить ее бедро, притягивать к себе поближе, жадно вдыхать аромат волос, пробовать кожу на вкус.
Как маньяк долбанный. Да он таким и был, чтоб его! Воспользовался тем, что малявка не осознавала, что делает, на что нарывается. И просто взял свое. И еще, сука, возьмет. Потому что никакие доводы совести и рассудка не помогут, когда рядом такая маленькая сладкая кошечка, так доверчиво и тепло прижимающаяся к нему во сне.
Он опомниться не успел, как уже подмял ее под себя, раздвинул тонкие ножки, скользнул пальцами внутрь. Зная, что нельзя пока, что не надо так скоро, что сделает больно. Но терпеть не мог. Девочка была теплой и сухой. И это плохо. Но поправимо.
Князь облизнул пальцы, опять провел по половым губам, мягко прижал клитор, чувствуя, как Кет тихо застонала, все еще находясь во сне, потер сильнее, ритмичнее, ощущая ответную дрожь, инстинктивно выгнувшуюся поясницу, лизнул разведанное ранее чувствительное местечко возле ушка, тихо-тихо бормоча что-то невразумительно возбуждающее. Опять проверил готовность и с удовлетворением понял, что его действия привели к нужному результату.
Вошел медленно, аккуратно, стараясь не торопиться. Кет, не открывая глаз, мучительно искривила губы:
- Больно…
- Чшшш… Тихо, тихо, малыш, все сейчас пройдет, потерпи чуть-чуть…
Он шептал эти несвязные, успокаивающие глупости, целовал искусанные губы, закрытые глаза, из которых опять полились слезы, мокрые щеки, утешал. И не останавливался, двигаясь все сильнее, все напористей, проклиная свою звериную натуру, понимая, что делает больно, и никак не умея отказаться от такого подарка, что преподнесла ему ни о чем не подозревающая соседская девочка. Слишком мало в своей жизни видел хорошего. А подарков ему не дарили со времен детдома. А здесь не подарок даже, а сокровище, неожиданное и невозможное. Немыслимое. И никак его не отпустить, никак.
Кет жалобно и тихо стонала от каждого его толчка, упираясь ладошками в напряженные плечи, не открывая глаз, а Князь не мог взгляда от нее отвести, жадно смотрел на запрокинутое лицо, румянец на щеках, мокрые от слез ресницы, и целовал, и бормотал что-то утешительное, и проводил пальцами по изогнутой шее, по разлету ключиц, по мягкой небольшой груди, словно не мог тактильно насытиться.
А затем она распахнула ресницы, и Князь упал прямо на дно ярких солнечных глаз, и совершенно потерял всякий контроль над собой, чувствуя, как умирает, разрывается на части от прошивающих все тело волн, начало которым там, в ее затягивающем взгляде.
Как он не придавил ее своей тушей, навалившись всей массой после того, как кончил, непонятно. Лежал, дышал, приходил в себя. Собирал мозги, растекшиеся внутри черепушки, как каша, воедино. И вяло думал о том, что так никогда еще не кончал. Так, чтоб вообще себя забыть, чтоб утонуть, чтоб потеряться в женщине, раствориться полностью.
Это было одновременно страшно и нереально кайфово.
И теперь Князь понимал, что хрен он от этого откажется.
Никогда. Ни за что.
Девочка слабо и задушенно пискнула под его тушей, и Князь, опомнившись, перевернулся на спину. Лап, правда, так и не разомкнул, укладывая измученную малявку на себя сверху. Она выдохнула и уткнулась ему в шею мокрыми губами.
Князь, понимая, что надо что-то сказать, как-то утешить ее, все же не мог собраться с мыслями и только машинально наглаживал узкую, покрытую испариной спину, словно даже малейшая попытка оторвать от нее пальцы могла отозваться болью.
Кет приподнялась, оперлась на его грудь и молча смотрела в лицо. Князь закрыл глаза, но взгляд ее чувствовал. Как касание. А затем до щеки дотронулись тонкие легкие пальчики, провели по скуле, разгладили брови, очертили губы.
Василий тут же мягко прикусил подушечки пальцев, вобрал в рот, облизнул.
- Вкусная такая, - прошептал тихо, - малолеточка…
- Чего это я малолеточка, - обиделась Кет, - мне уже двадцать…
- Ну пи**ц, как много… - усмехнулся он, - значит, со старушкой сплю…
Кет открыла рот, явно придумывая, что бы такое сказать, и Князь этим конечно же воспользовался, дернув ее ближе и с удовольствием целуя нежные губки, постепенно увлекаясь, сжимая все крепче, и чувствуя, как опять заволакивает мозги дурманом.
Опомнился, когда девушка оказалась под ним, беспомощно упираясь руками в плечи.
- Так, малышка, давай чаю попьем, а? Мне чего-то успокоиться нужно, а то сожру тебя, нахрен, сейчас… - прошептал он, с огромной неохотой отпуская Кет на волю.
Она, надо сказать, очень даже шустро, для недавно лишившейся девственности, скользнула с кровати и ушлепала в направлении ванной.
Князь проводил взглядом тонкую хрупкую фигурку, зацепившись за ржавые пятна на бедрах, и со стоном повалился на спину, ощущая себя чертовым мудаком и маньяком, мучающим невинную девочку.
Да уж, такой хрени он от себя не ожидал.
Одно только утешает, малышка не выглядит подавленной и испуганной. С другой стороны, с чего ей так выглядеть? Она сама пришла, сама первая поцеловала, сама позволила.
Видит бог, он не хотел.
Нет, то есть хотел, конечно же, еще как хотел! Так хотел, что яйца лопались!
Но он бы сдержался. Точно бы сдержался. Не зверь все-таки, не животное.
Но она сама проявила инициативу. Ту, которая наказуема. Вот и наказал. И еще будет наказывать. Долго. Ночь - это как пить дать.
Ему хотелось, чтоб Кет тоже получила удовольствие. Почувствовала, каково это, когда крышу сносит. Хотелось поделиться с ней этим.
Хотя, если то, что он знал про целок, правда, то в ближайшие дни ей кайф от секса явно не светит.
Но, бл*, его это вряд ли остановит.
Сейчас умоется, перекусит, успокоится. Главное, домой Кет не отпускать, а то передумает еще. Или про свои уроки вспомнит.
Нет уж, нах*й уроки, пока он не насытится хоть чуть-чуть. Так,
