— Я расплачусь с водителем и отпущу машину. Садись. — Асадов открывает пассажирскую дверь своего внедорожника и ждёт, когда я заберусь внутрь.
Я стягиваю с себя его ветровку и глубоко вдыхаю знакомый запах. Им всё пропитано в салоне, и меня ещё сильнее накрывает тоской по тому, что когда-то было в моей жизни. Имей я возможность отмотать время назад и что-нибудь изменить, вряд ли бы стала это делать. Хотя нет, одну деталь всё же изменила бы: ответила бы на звонок Карины.
Динар возвращается через пару минут, садится за руль и поворачивается ко мне. Не торопится говорить, просто разглядывает моё лицо непроницаемыми глазами.
— Как плечо? — спрашивает он и тянется в бардачок за сигаретами.
Случайно задевает рукой моё колено, и я сильно вздрагиваю. Динар замирает на секунду и снова разглядывает меня.
— Нормально, — тихо отвечаю я, вжимаясь в дверь. — Почти зажило. Ты часто приходишь к ней?
Асадов приоткрывает окно и затягивается сигаретой, выпуская струю сизого дыма в окно.
— Нет. Редко. Зашёл на обратном пути к сторожу на пару слов. Игнатьич сказал, что приходила молодая блондинка, и мы разминулись в несколько минут. Я решил вернуться к могиле Карины и проверить кое-какие догадки.
— Какие?
— Показалось, что за мной кто-то наблюдает. Любишь подглядывать?
Оставляю вопрос без ответа и молчу какое-то время.
— Я обижалась на неё: думала, что она всё знала о твоём браке с Катиной и молчала. После той поездки в Австрию она как-то обмолвилась, что ты запретил ей разговаривать со мной о своём прошлом.
— Ты очень впечатлительная и принимаешь всё близко к сердцу, Наташа. Поэтому и запретил. О моём браке никому ничего не было известно. Я не афишировал эту новость. На тот момент, когда ты нашла бумаги у меня в кабинете, Карина ничего не знала.
— Ты так и не сказал, что с ней случилось.
Динар последний раз глубоко и шумно выдыхает. Выкидывает окурок в окно. Вижу, что ему трудно об этом говорить, но я хочу услышать правду.
— Карине было чуть больше тридцати, когда её жизнь прервалась. В самом расцвете сил, — Он отворачивается и смотрит перед собой отрешённым взглядом. — Хоронили в свадебном платье. Она ведь никогда не была замужем. Её сестра плакала, как безумная, в могилу за ней лезла, потом в обморок упала... — Его голос такой безжизненный в этот момент, что по телу ползут мурашки. — Марина желала мне смерти и кричала проклятия в мой адрес.
На мгновение я представляю картину, которую описывает Динар, и все внутренности сковывает льдом. Он поворачивает голову, и наши глаза встречаются.
— Это я виноват в её смерти.
Взгляд и голос, которым он произносит эти слова, теперь будут преследовать меня во снах.
— И моя вина перед ней в разы сильнее, чем несколько неотвеченных звонков. Я не готов говорить о подробностях, мне до сих пор тяжело об этом вспоминать. Не стоит это всё ворошить, Наташа. И выяснять ничего не нужно. Ты живёшь своей жизнью, у тебя отношения с Ракитиным. Между нами всё давно в прошлом. Пусть так и останется.
Всё давно в прошлом, и пусть так останется? Поэтому он расторг контракт и улетел? Чтобы не маячить у меня перед глазами, потому что сам ничего не может забыть?
Повисает долгая пауза. Я закусываю губу и отвожу глаза.
— Куда тебя отвезти? Ты одна прилетела или с женихом?
— Домой. Я прилетела не одна.
На улице дождь, и вряд ли Сима выведет Тимура на прогулку. Называю адрес, но Динар, наверное, и так помнит, где я живу.
Асадов заводит двигатель, и мы едем молча почти до самого дома. А может быть, пригласить его на чай? И пусть увидит всё своими глазами, как и Макс? Что его «Всё давно в прошлом» бегает по дому и называет меня мамой?
— Ты расторг контракт с Градским… Это из-за того разговора? — предпринимаю я последнюю попытку поговорить о том, что мне действительно важно, когда он останавливает машину у ворот.
Динар лишь сильнее сжимает челюсти.
— Вы надолго здесь?
Уходит от ответа. Снова отталкивает. Зачем?
— Примерно на пару недель. Градский дал отпуск, чтобы я восстановилась, а Илья приехал, чтобы уговорить отца позволить ему вернуться в Питер.
— А ты?
— А я нет.
Разговор получается натянутый. Я близка к тому, чтобы сказать ему о сыне, но упрямо молчу.
— Твоей бледной коже хоть чуточку удалось стать темнее на палящем южном солнце, — вдруг улыбается Динар, но меня напрягают такие перемены в его настроении.
Снова взял эмоции под контроль? Уедет сейчас как ни в чём не бывало? Но я осталась не удовлетворена ответами. Ни одним! Если у Динара были ко мне чувства, то почему он так жестоко со мной поступил? Ведь с детства находился рядом с нами! Ближе меня и Макса у него никого и никогда не было.
— Мне было очень больно узнать о смерти Карины, увидеть тебя на её могиле, а сейчас невыносимо смотреть на твои попытки сдерживать себя и мой интерес к случившемуся. Ничего не в прошлом, Динар. Мне по-прежнему больно. И если ты думаешь, что твой ответ удовлетворил меня и я не стану ничего выяснять, то это не так.
Его взгляд темнеет, а у меня начинает покалывать кожу на пальцах от того, как я хочу коснуться его лица. И не только. С трудом отвожу глаза, пытаясь взять под контроль эмоции. Но сейчас их так много, что это почти невозможно. И если на то пошло, я три года держала себя в руках. Хватит!
— Ваша драка с Максимом... Я ведь изначально этого не хотела. Ты же всегда был с нами: я столько ваших детских снимков нашла в кабинете отца. Папа к тебе как к сыну относился. Ты жил неподалёку с матерью, вон в том доме, — киваю на дорогу. — Там до сих пор стоит эта скособоченная постройка. И когда твоя мать умерла, то папа оформил над тобой опеку и присматривал, как за родным сыном. Ты никогда не был один — ты с детства был с нами. Я выросла у тебя на глазах, и я не верю, что ты можешь вот так вычеркнуть всех нас разом из своей жизни. Должна же быть причина! Этот брак и всё, что ты сделал с моими чувствами к тебе... Говоришь, что никто не знал о твоём браке с Катиной? А как же Измайлов и наша встреча в ресторане три года назад? На тот момент ты ведь уже состоял в браке! И я помню, с каким удивлением Павел посмотрел на меня. Он знал, а ты говоришь, что никому об этом не было известно...
— Возможно, он удивился, что я завёл отношения с молоденькой девочкой, которую намного старше? — грустно усмехается Динар.
Неужели его совсем не трогают мои слова? Может быть, за три года, что мы не виделись, ему вырезали сердце и вместо него вживили камень?
Я беру паузу, чтобы попытаться унять то, что выходит из-под контроля, и ничего не получается. Мне лучше уйти, пока не сказала лишнего. Дёргаю ручку двери, но она не поддаётся.
— Всё? Выговорилась?
— Нет, не выговорилась!
Слёзы текут из глаз, но я не хочу, чтобы он их видел. Хочу, чтобы отпустил и снова исчез. Так действительно проще, когда не видишь его и не знаешь, что происходит в его жизни.
— Наташа, что ты хочешь от меня услышать?
— Хоть что-нибудь, Динар. Неужели тебе всё равно?
— Мне не всё равно, но что бы я сейчас ни сказал, твоя боль от этого меньше не станет. Изменить прошлое я не могу. Впрочем, как и будущее. Три года назад ты сделала правильный выбор.
Этими словами он будто прибивает меня к полу гвоздями, и я больше не могу сдерживаться. Замахиваюсь и со всей силы бью его по лицу. Я так мечтала дать ему пощёчину в тот вечер, когда уходила от него. А потом на парковке. И в ресторане. Вскрикиваю от боли и хватаюсь за запястье, потому что действительно вложила в удар всю силу.
Динар трогает губу, из которой течёт кровь, и недовольно морщится.
— Блядь, у вас это семейное с Максом, да?
— Ненавижу тебя! Слышишь, ненавижу! — шепчу дрожащим голосом. — И зачем ты только появился в моей жизни? Лучше бы я села в тюрьму или Лазарев меня изнасиловал, чтобы навсегда отвернуло от мужчин! Ненавижу тебя!
Динар вдруг хватает меня за руку, которая горит от удара, и притягивает к себе. Его лицо оказывается рядом с моим так близко, что кружится голова. Он долго смотрит мне в глаза, кажется, что сейчас поцелует, но вместо этого всего лишь касается губами моего запястья и отпускает.
