Аж тошнота улеглась. Господи, он что думает, что я …– Он спас меня от мыслей, что я сотворила. От бесчестья. Вы подонок, просто воспользовались…
– Закрой рот. Заткнись, – тихий шепот пробирающий до печенок, его лицо рядом с моим. Его губы, маленький шрам на подбородке… В мой мир вернулись все запахи, ощущения, выдохи той ночи, когда я сошла с ума.
– Отпусти меня. И больше никогда не трогай. Я люблю твоего сына,– из последних сын прорыдала я.– Я его… Принадлежу ему.
*****
Больше всего на свете Муромцев сейчас хотел ее убить. Точнее кровожадно растерзать за то, что эта пухлая нахалка смотрела на него, сверкая полными ненависти глазами. И этот ее проклятый, упрямо выпяченный вперед подбородок, заставлял атомные бомбы взрываться в его башке, раздирая мир в лоскуты. Нет, не убить он ее хотел. А просто -ХОТЕЛ. Так, как никогда еще не желал ничего. Проклятая ведьма.
– Я принадлежу ему,– выдохнула чертова поганка, пока он боролся со скопищем своих демонов в душе, и еще одним, самым вредным представителем ада в штанах.
– Значит любишь моего сына? – прищурился Виктор, оттолкнулся руками от стены, в которую вжалась эта бледная моль. Господи. Она ведь самая обычная, ничем не примечательная и абсолютно глупая, раз повелась на его сына.– Я тебе не верю. Глаз не спущу с тебя и Ромки. Твой моральный облик мне абсолютно ясен. Вы с Романом шикарная парочка, гусь да гагарочка. Беспринципные и мелкие. Мало значит миллиона оказалось…
– Это ваши проблемы. Подождите, вы…
Она не успела договорить, но Муромцев успел заметить выражение удивления на милом курносом личике.
– Отец, ты снова –за старое,– Ромка пошатываясь вышел из полумрака прихожей, и Виктору стало ясно – отпрыск пьян. Движения стали дергаными, и взгляд помутнел. Эта дура сует в такую петлю свою глупую башку. Черт. Да ему то какое дело до проблем плюшки-шлюшки? Пусть сами разбираются. – Ты что наговорил Машке? Опять угрожал? Я ведь все равно женюсь на ней, нравится тебе это или нет. Ты поставил условие – я его выполняю.
– Может и жить будете самостоятельно, на зарплату менеджера? – скривил губы Виктор Романович. – С милым же и в шалаше рай.
– Да, я ничего не имею против,– прозвенела голосом девка. Роман прожег ее расфокусированным взглядом, но промолчал. Но в его глазах я увидел злые огоньки, девке точно не поздоровится.– Я люблю вашего сына.
Муромцев с трудом подавил желание впечатать кулак в стену, чтоб до боли, до крови.
– Прекрасно. Значит, скоро свадьба, скоро новое пальто. У вас неделя на подготовку,– прорычал он, и резко развернувшись пошел в столовую. Сейчас ему хотелось только одного – лимончелло, не разбавленного, желательно много. Только бы не видеть, не смотреть, как его единственный сын по-хозяйски обнимает за плечи свою невесту.
– Подожди, как это неделя? – растеряв свое самодовольство выкрикнул ему в спину наследник его империи. – Отец, ты рехнулся? Это же совсем ничего… Мы не успеем. Нужно подготовиться, собрать гостей, торт, ресторан, да мало ли…
– Ну, у вас же «така любовь» детки. Зачем нам пышное празднество? Кулуарно все сделаем, для своих. Хотя, ты прав. МЫ устроим пир на весь мир. Не гоже, чтобы миллиардера Муромцева сочли крохобором. Пойдемте, обрадуем мою сваху, пока она еще в состоянии соображать. Кстати, Машенька, платье вы сама купите? Ваша тетушка же вас воспитывала не брать деньги у чужих злых дядек? Или этот момент она упустила, блюдя ваше целомудрие? Ой, простите, я совсем забыл…
Девка снова вспыхнула, и это раздразнило чуть притихшего демона, который тут же воспрял, наливаясь огненной болью. Будто готовясь взорваться к чертям собачьим.
– Отец, ты издеваешься? Моя невеста должна блистать. Платье от Вествуд ей не по карману,– взвился Роман.
– А зачем в шалаше Вествуд? – хохотнул Муромцев, борясь со странной удавкой, стянувшей его горло, будто колючая проволока.– И у Вествуд все фасоны на худых кобыл. А наша Маша кровь с молоком. Думаю в бутике на рынке есть прекрасные свадебные наряды. Миллиона же хватит, дорогая, на то, чтобы быть неотразимой? Не будь снобом, сын. Мы не стесняемся своих невест, мы же Муромцевы. Тебе ж не с платьем жить.
– Ну ты и…– начал было Роман, но чертова плюшка его остановила, взяла за руку, так естественно, что у Виктора Романовича снова все перевернулось в раздраженной душе.
Мария
– Ты вроде в сортир хотела? – от наносной насмешливости «жениха» не осталось и следа, когда его отец скрылся в глубине дома.– Я провожу, даже подержать могу,– противно заржал мой суженый. Меня передернуло, от липких прикосновений чужих пальцев к моей коже.
– Перехотела,– ответила я, и вправду почувствовав, что тошнота почти прошла. От нервов наверное. Чертов Муромцев действует на меня, как ушат ледяной воды на инфарктника. Того и гляди пламенный мотор прекратит свой бег. Совсем не так как его сын, который вызывают у меня отвращение, почти сверхъестественное. Где – то на уровне тонких материй, необъяснимых и брезгливых. – Я не могу замуж через неделю, у меня есть одно неоконченное дело.
– Ты совсем идиотка? У меня есть контракт на твою душу и тушку. Я тут диктую условия. Или ты хочешь по – плохому? Марк меня предупредил, что ты непонятливая. Тогда попробую тебе объяснить свое право на тебя иначе, – приподнял бровь Роман, дохнув на меня запахом алкоголя и еще какой – то сладкой гадости. Черт, он что – то принял. Зрачки стали, как игольные ушки. Ухватил меня за запястье, слишком сильно. Как – то совершенно болезненно. Так что я не могла пошевелиться сейчас. Дернулась, пытаясь вырваться, словно муха в липкой путине. Тщетно. – Ты невеста моя. Моя, сама сказала, я слышал. Моему папе нельзя врать. Ты ведь послушной девочкой будешь? Слушай, я должен тебя попробовать. Должен же я знать на чем женюсь. Тестдрайв. Врешь ты все, что девственница, ведь так? Хотя, ты же страшная, жирная и нищая. Но за то, что ты сыграла роль правильно, я буду нежен.
– Пусти,– я задохнулась, когда сильное тело буквально вдавило меня в стену, содрогнулась от омерзения, почувствовав прикосновение к шее чужих губ. – Пожалуйста, пусти. Умоляю.
– А то что? – Роман ненавидел сейчас эту проклятую девку, строящую из себя неприступную снежную королеву, ненавидел ее жеманную мерзкую тетку, собаку уродливую ненавидел. Но больше всего он ненавидел отца, заставившего его чувствовать себя ущербным, неполноценным, беспомощным. В крови гудела ярость, которую ему нужно было срочно выплеснуть, чтобы не сойти с
