коридору и под моими туфлями колотился пол. Не слышала криков за спиной «Госпожа Кац, туда нельзя!» Мельком в зеркалах увидела себя: кожа кипенно-белая, глаза горят, из укладки выбились локоны. Я остановилась на перекрестье коридоров, оглядывая одинаковые серо-голубые стены, и пытаясь вспомнить дорогу к Антону. Дыхание прыгало, как сумасшедшее.
— Не волнуйтесь, — Борис прикоснулся к дрожащему плечу.
Я вздрогнула — вся, как оголенный нерв. Нас догнала девушка с ресепшен и виновато зашептала, загородив дорогу:
— Госпожа Кац!.. Извините, к Волкову нельзя без разрешения главного врача!
Я позволила увести себя в кабинет. Там мужчины усадили меня на стул. Врач предложил воды, от которой пахло чем-то лекарственным, а Борис встал позади.
— Как он? В каком состоянии? — я взяла стакан, но не удержала, так тряслись руки, и переставила обратно на стол. — Я хочу с ним поговорить.
— Не все так просто, — он сунул руки в карманы белого халата. — Волков вышел из длительной комы. Он реагирует на раздражители, может фокусировать взгляд… Но впереди обследование и долгая реабилитация.
— Он понимает речь? Узнает близких?
— Когнитивные функции еще не восстановились, — врач говорил мягко и доброжелательно, как с неуравновешенным человеком. — Вы можете его увидеть, но чуда не ждите.
Я выдохнула, опустив глаза. Бледные руки дрожали на коленях, я начала комкать подол. Закрыла глаза: после всплеска адреналина резко пришла слабость.
Он жив, пришел в себя — разве это уже не чудо? Последняя ниточка, связывающая меня с мужем. В глубине души я не надеялась на благополучный исход: полгода в коме. Ждала, что эту последнюю нить беспощадно отрежут ножницами, и я потеряю остатки надежды.
Пусть не сразу. Но Антон расскажет, что случилось на самом деле.
— Кто еще знает, что Волков очнулся? — спросил Борис.
— Мать… Это все.
— Больше никому не сообщайте.
— Я обязан уведомить органы. Он важный свидетель.
А в перспективе — обвиняемый… Борис тихо переубеждал врача: нужно подождать, мы готовы платить за конфиденциальность, риски, и бог знает, что еще, главное, как можно меньший круг должен узнать, что Антон пришел в себя.
— Проводите меня в палату, — попросила я.
Когда открылась дверь, я почти успокоилась. Но к кровати шла, словно на эшафот. Снаружи был солнечный день, но здесь прохладно. Светонепроницаемые белые шторки опущены, окна светились ярким уличным светом. В палате дежурила медсестра. Попискивала электроника, но аппарат для дыхания отключили, а повязку сняли с глаз. Антон выглядел таким же безжизненным, как и в первый раз.
Молодой, сильный мужчина с огромной волей к жизни, если вопреки всему победил смерть. Вытянутые вдоль руки в багровых рубцах. Накрыт легкой простыней. Лицо рябое от мелких ожогов, сизое от пробившейся щетины.
Когда я села на стул для посетителей, Антон открыл глаза. Я задержала дыхание, с надеждой ловя взгляд. Зрачки сфокусировались на мне, но лицо осталось бессмысленным, словно он дезориентирован.
— Антон, — я положила ладони на шершавые щеки, слегка повернула голову к себе, подсказывая, куда смотреть. — Ты меня видишь? Это Дина Кац, жена Эмиля.
Я наклонилась, пытаясь увидеть хоть тень узнавания в глазах. А вместо нее увидела в черных, глубоких зрачках свое полное мольбы и надежды лицо.
— Ты меня помнишь?
— Госпожа Кац, — деликатно заговорил врач. — Посещения лучше начать с близких родственников. У Волкова была черепно-мозговая травма, он может вас не узнать. Также у нас есть сомнения, что он слышит. Мог пострадать слуховой нерв…
Я смотрела в удивленные глаза Антона, пытаясь удержать ускользающую надежду… Он может не вспомнить не только меня, но и события в клубе, не вспомнить Эмиля. Если повреждения серьезные, он на всю жизнь рискует остаться вот таким.
Я шмыгнула носом, пытаясь обуздать рвущееся из груди сердце. Немного увлажнились глаза, но в остальном я справилась.
— Мы о тебе позаботимся… Ни о чем не тревожься, — я наклонилась к уху, вдыхая больничный запах постели и волос Антона, и прошептала еще тише. — Ты помнишь «Фантом»? Эмиль там погиб и я его схоронила… Ты там был. Все видел. Он умер или нет?
Я приподнялась, опираясь на кровать. Голова Антона лежала между моих рук, а я почти нависла сверху. Смотрел он не на меня, а насквозь. Губы шевельнулись — болезненное, рваное движение, словно он хотел что-то сказать, а не получалось.
— Антон, — хрипло прошептала я, ловя малейшие изменения. — Ты его застрелил?
По лицу прошла странная тень — мимика не слушалась. Я определенно добилась эмоциональной реакции, но какой? Глазные яблоки подергивались, словно он кого-то искал в пространстве. Конвульсивно, в клешню, сжались пальцы на правой руке.
— Пульс растет, — быстро сказала медсестра.
— Госпожа Кац! — кто-то подхватил меня сзади, оттаскивая от кровати, чтобы освободить место бригаде, а я не могла отвести от Антона взгляд.
Он все помнит! Может быть, хаотичными образами, кошмарами, но помнит!
Борис вытащил меня в коридор. Я оперлась на стену, голова кружилась от волнения. Безопасник принес прохладной воды из кулера, я жадно глотала ее, пытаясь успокоиться. Нужно просто подождать, и я все узнаю. На сто процентов уверена, что Антон помнит, что там было, главное, чтобы ему не стало хуже.
— Позаботьтесь о его безопасности, — попросила я, чувствуя себя оглушенной и потерянной после увиденного. — Чтобы муха к нему не проскользнула. Все манипуляции должны проходить в присутствии надежной охраны и нашего врача. Наймите медицинских экспертов. Это понятно?
— Конечно.
— В клинику уже пытались влезть. У меня нет к ней доверия, — я взглянула Борису в глаза, снова вспоминая мужа и его «никому не верь». — Антон ценный свидетель, даже если он убил Эмиля. Берегите его. И держите меня в курсе о любой мелочи, если она связана с Волковым.
— С Волковым все будет в порядке, — врач говорил вежливо, но строго. — Больше так не поступайте, госпожа Кац, если действительно хотите с ним поговорить.
Я виновато кивнула. Антон, накачанный препаратами, успокоился, а мне устроили выговор в кабинете. Я перенервничала. Мне нужно было несколько минут наедине с собой в прохладной тишине, без охраны и свидетелей, и меня оставили одну.
После шока я была в эмоциональном ступоре. Обещала им любые деньги, любые сокровища, если Антон сможет говорить. Кто-то обрывал мне телефон, и когда мелодия достала, я нехотя ткнула кнопку. Даже не сказала ничего, не проверила, кто — слишком погрузилась в мысли.
— Ты не перезвонила…
Андрей.
— Антон пришел в себя, — сообщила я. — Он очнулся, Андрей.
Повисло гробовое молчание.
— Что-то сказал?
— Страшно разволновался, когда я спросила про «Фантом». Я думаю, он помнит, что произошло с
