щекам. Ну что за дерьмо!
— Ты задолжала мне извинения за ту статейку.
— А… Вот оно что, — качаю головой. Мы ему подпортили репутацию, мы её и восстановим, вот как, выходит? Одна проблемка — я не хочу выгораживать мудака. Я, напротив, многое бы отдала за возможность предать огласке как можно больше таких вот случаев. Чтобы распоясавшиеся козлы вроде моего папочки или Казака не думали, что смогут избежать ответственности. Хотя бы в форме общественного порицания, если иной управы на них не найти.
— Кажется, тебе не по душе такой поворот событий, — нагло ухмыляется Андрей Владимирович.
— Не умею, знаешь ли, лизать зад…
— Ну, лизать в принципе у тебя выходит неплохо. Думаю, с задом техника исполнения та же.
Я останавливаюсь посреди холла, не в силах поверить тому, что слышу. Может, этот контраст меня и заводит? То, что цивилизованный с виду мужик внутри абсолютный дикарь? Что под его дорогим костюмом прячется… Нет-нет, об это вообще вспоминать не стоит! Сжимаю кулаки и делаю несколько глубоких вдохов.
Какой у меня выход? Выхода нет, если я, конечно, хочу сохранить работу. Значит, что? Значит, нужно просто сделать это, переступив через себя.
— И в каких же благотворительных проектах вы принимаете участие? — я решаю, что будет лучше вновь выставить границы и перейти на вы. Что довольно сложно, учитывая, куда мы с ним направляемся… На анализы! Вот же смех. Кому расскажи… Садимся в машину. Отодвигаюсь от Андрея подальше.
— Я организовал фонд помощи детям с ДЦП.
Это очень неожиданно. Я, если честно, думала, что он, как и многие другие богатеи, отделывается пожертвованиями. Личное же участие… ну, не знаю, как будто не про него.
— А почему именно детям с ДЦП? Вы сталкивались с этой проблемой?
Ладно… Возможно, в моём вопросе чуть больше недоверия, чем следовало бы.
— Сталкивался, да. Этот диагноз был поставлен моей дочери.
— Извините. Мне очень жаль.
— Не стоит.
Да уж… Зря я это. Казак не из тех, кому нужна жалость или даже сочувствие.
— Разве дети с ДЦП не нуждаются в дополнительном внимании?
— Есть такое.
— Тогда как вы могли лишить свою дочь матери?
Я думала, знаю, каким бешеным он может быть. О, нет! Андрей хватает меня за руку, приближается к лицу и, застыв нос к носу, рявкает:
— Не суди о том, о чем понятия не имеешь!
У меня пересыхает во рту. Сейчас, когда я на себе чувствую, насколько он во всех смыслах сильнее, мой вопрос кажется таким глупым! Отворачиваюсь и веду рукой, в безуспешной попытке освободиться:
— Я озвучиваю только то, что мне сказа ваша жена!
— Моя жена слишком занята собой, чтобы заниматься ребёнком.
— То есть вы не отбирали у неё дочь?
— Мишель живёт со мной. Но только потому, что и для её психики, и для её здоровья так будет лучше.
Про себя я усмехаюсь. То, что он так для себя решил, вовсе не означает, что это правда. Я не верю ему ни на грамм. С другой стороны, я не собираюсь ни с кем делиться своими мыслями. Думаю, Казак и так в курсе, насколько я невысокого о нём мнения.
— Приехали, — бросает он, указывая на огромную вывеску с названием лаборатории.
— После вас, — ласковой кошечкой улыбаюсь я. Казак сощуривается, но всё же выходит из машины. Это первое в моей жизни свидание, заканчивающееся сдачей анализов. И уж конечно, последнее. Я лучше умру, чем допущу подобное унижение ещё раз.
Нелли
Кажется, у меня взяли не только все возможные анализы, но попутно изобрели ещё парочку новых. Выхожу из кабинета, по старинке согнув залепленную пластырем руку в локте. Торопливо шагаю к выходу мимо красивых растений в кадках. От чувства собственного достоинства ничего не осталось. Чтобы как-то его реанимировать, утешаю себя мыслью о халявном обследовании. Учитывая, сколько стоит подобный визит к врачу, я здорово сэкономила. Можно было заодно напроситься на МРТ. Такое чувство, что у меня после этого всего дерьма вылезла аневризма. Или образовался тромб… Или ещё что-то вроде этого. Вон как боль сконцентрировалась в одной точке. Малейший напряг — и поминай как звали. Стоит ли секс таких нервов? Вряд ли…
У выхода растерянно останавливаюсь. Приехали-то мы сюда с Казаком, а теперь что? Такси вызывать? Да, пожалуй. Достаю телефон из сумки, когда за спиной раздаётся:
— Справилась?
Помяни чёрта вслух!
— А ты? — оборачиваюсь, задрав нос. Эмоции, написанные на лице Андрея Владимировича, бесценны. Здесь и неприкрытая ярость, и возмущение, и как будто бы даже… неловкость? Последней я поначалу объяснения не нахожу. Но потом вспоминаю, как происходит забор анализа у мужчин, и мои губы сами собой складываются в мстительную улыбочку. А что? Он же сам напросился!
— И я, — подтверждает хмурый, как туча, Казак.
— Всё хорошо?
— Великолепно.
— Надеюсь, лаборантка действовала мягко, вгоняя зонд? — моя улыбка сочится мёдом. На скулах Андрея Владимировича вздуваются желваки. Не знаю, откуда во мне эта мазохистская потребность в провокации. Но я реально кайфую, осознав, что взяла над ним верх. Впрочем, моё торжество преждевременно…
— А ты, никак, пожалеть его хочешь? — глумливо интересуется Казак, уставившись на собственный пах. — Так это всегда пожалуйста. Только, думается мне, прежде всё-таки стоит дождаться результатов обследования.
Моя улыбка тает сама собой. Ну что ты за дура, Неллька? Умная, а дура! Нашла с кем тягаться.
— Нет уж, спасибо. У тебя ещё что-то?
— Конечно. Мы собирались обсудить за обедом статью.
Ах, то есть он ещё недостаточно меня унизил? Ну ладно. Этого стоило ожидать. Другое дело, что как только эта самая статья будет закончена, а извинения приняты, мне больше не придётся терпеть этого мудака. Я ему не жена и даже не девушка. И слава богу. Хотя… в постели он, конечно, бог. Или мне так спьяну показалось? Кто знает...
— Отлично. Так даже лучше. Быстрее со всем покончим.
Кажется, Казаку не нравится мой ответ. Ну и пусть. Я не собираюсь ходить перед ним на задних лапах. Особенно вне работы. Достаточно уже того, что мне придётся в принципе о нём писать. Иного выхода у меня нет. Или прогибайся, или увольняйся. Стихи прямо! Он, кстати, ещё более мерзок мне тем, что очень хорошо понимая свою надо мной
