стеганой ткани, у меня в штанах зреет буря. И в голове на барабанах играют заводные медвежата.
– А чего явилась тогда? Посмотреть, не сгнил ли я в каземате? Насладиться зрелищем? Разочаровал я тебя?
– Приехала узнать, какого черта вам от меня надо. И не бомбу ли вы подкладывали в мою ласточку. А чего? С вас станется, – бурчит толстозадая. Смотрит с вызовом, и в глазах медовых я не вижу ехидства. Она что, серьезно?
– Была охота ноги ломать. И вообще, на кой хрен мне это надо, по-твоему,?
– Чтобы убрать меня с дороги, потому что тот завод, на который вы нацелились, частично принадлежит мне. Я не могу распоряжаться там ничем, да и доля моя там мизерная, но… Короче, фиг вы заполучите свою прелесть, если я не дам согласие на его продажу вам. Неужели вы, такой умный и деловой, не проверили право собственности перед тем, как начать отторжение?
– Что? Ты что несешь? Это невозможно. Твой отец в жизни бы не додумался до такой подставы, – сука. Да твою мать. Завод, о котором бердит эта жопастая сейчас, основная ставка в слиянии активов моих и моего будущего свекра. И я так долго подбирался к нему, что упустил из виду некоторые детали. Блядь, всех юристов своих выставлю раком. И сучку эту, которая сейчас смотрит на меня с превосходством и такими огненными искрами в своих чистых глазюках, я хочу… Сука, я просто хочу ее. Это какое-то психическое отклонение явно. Гребаная семейка, от которой у меня одни проблемы.
– Так он и не додумался. Просто десять лет назад, когда я чуть не вышла замуж, он решил меня подстраховать. А потом забыл. Кстати, вы не хотите мне вернуть деньги, которые я за вас внесла в качестве залога? – перескакивает она с темы. А я стою, и мне кажется, что меня по башке ударили пыльным мешком. И эта чертова булка конопатая, надо мной издевается. Десять лет назад она меня поимела, как дешевого проститута. И сейчас, похоже, повторяет этот фортель, но другим способом. Более извращенным. И похоже сегодня оргазм мне не светит. Зато эта толстая курица, судя по физиономии довольной, кончила бомбически.
– Я тебя уничтожу. Отберу то, что по праву мое. Ты ведь знаешь, что? – хриплю я. Блядь, кого я могу уничтожить то? Ей терять нечего, кроме… Мысль неуловимая едва успевает проскочить в голове, ни за что не зацепившись. Но ужас на лице пышки такой осязаемый, что я чувствую как приливает к паху огненное возбуждение. Она боится. Чего, интересно?
– А знаете что? – наконец берет себя в руки эта поганка. И в теперь в ее взгляде я вижу ненависть. И меня заводит это еще больше. Вот такой вот я гребаный извращенец. Права Лиска. – Вы злобный, мерзкий, неблагодарный, поганец у которого в жизни ничего нет, кроме раздутого эго. Нет и не будет. Я вам обещаю. И ничего вы не получите. Что мое моим останется.
Она идет, словно аршин проглотила. Разворачивается и чешет к своей калечной колымаге, и чертов целлофан на стекле треплет ветер. Он издает звук похожий на хлопки крыльев, и меня передергивает от яростного желания ее догнать, и выпороть эту мерзавку по пышной заднице, за то, что язык у нее как бритва.
– Эй, а ну стой. Мы не договорили. И вообще. Ты же не можешь меня тут бросить без денег и без машины. А у меня ботинки на тонкой подметке, я заболею и сдохну. И…
– Это было бы очень кстати, – она оборачивается нехотя. Чертова булка. Даже уйти красиво не смогла. Жалостливая поганка, от которой у меня сводит все мое гребаное мужское достоинство. – Ладно, идемте. Но обещайте, что вы от меня отстанете. От меня и моей дочери.
– Твоя дочь, такая же колбаса вертлявая, как и ты. Надо же, сдала меня мусорам, – хриплю я, усаживаясь на пассажирское сиденье дурацко-уродской машины, рядом с водительским местом.
– Сотрудникам полиции, и будьте любезны не появляться рядом с Корюшкой, – морщит нос Варвара. Мерзкое имя. Варварское. – А, и пристегнитесь еще. Не хватало мне из-за вас на штраф нарваться. И так я сегодня потратилась на вашу наглую персону.
– Так не приезжала бы. Чего примчалась? Соскучилась? Или новость свою бомбезную решила преподнести, чтобы добить. Учти, куколка, я ведь все равно получу желаемое. Только жертвы будут, подумай, надо ли тебе оно?
– Ой, как страшно. И не приехала бы. Да мусоров стало жаль. Они умоляли вас забрать, и грозились демократизатором успокоить, если я не заберу вас. Эх, жаль я ран приехала. А то могла бы насладиться, – вредно хмыкает мой персональный кошмар, от чего на ее щеках появляются смешные ямочки.
– Сотрудников полиции. Выражаешься, как гопота, – ухмыляюсь я, откидываюсь на спинку сиденья, которое вдруг переворачивается и валюсь спиной назад. Пахнет адски ванилью, малиной и хрустит что-то у меня под головой.
– Вы должны мне еще пять тысяч, – вздох Варвары звучит так, словно она разрыдается сейчас. – Слушайте. Ну за что вот это все мне? Ну почему вы снова появились в моей жизни? Я десять лет, кошмарные десять лет радовалась, что вы исчезли, а теперь…
– Так ты вспоминала обо мне, розанчик? – ухмыляюсь я как козел, вот ей-богу. Аж сам себе сейчас противен. – Ну еще бы. Невозможно же забыть своего первого мужчину, да еще такого шикарного? Ну же, детка, признайся. Ты потом всех своих трахарей сравнивала со мной, и все они проиграли.
– Точно, в скотстве им до вас нет равных. Вы угробили очередной мой заказ. В коробке был пирог Павловой, который ждут люди на торжество. Вы разрушили всю мою жизнь, до основания, пирог, кексы, и теперь пляшете на пепелище. И вам все мало, – она уже не сдерживается. Вытирает рукавом пуховика злые слезы, бегущие по пухлым щеками. И, блядь, у меня в сердце впивается острая игла. Странно, что это? Впервые за долгие годы я чувствую вот такую эмоцию. Это что? Жалость? Сочувствие? Да ну на хер. Я же все похоронил, вмесите с Лизой и дочерью. Закопал глубоко в душу, как моих девочек.
– Не реви. Я все компенсирую. В тройном размере. И сумму залога тоже. И ремонт машины. Только прекрати лить сопли, умоляю. И следи за дорогой.
– И репутацию мою? Я никогда в жизни никого не подводила. А теперь… Теперь…
– С репутацией сложнее, – скалюсь я. – Но не невозможно. Давай так…
Варвара
Чтобы продать душу дьяволу,
