рычит, с теми же интонациями. Я схожу с ума. Я схожу… – Или я ему зад надеру.
– О, да, пышка. Трахни меня еще разок.
– Что? Что вы…
– По башке, своей котомкой, – скалит зубы Яров, как волк-людоед, жрущий на закуску сдобные булки. – Мне и вправду надо мозг вернуть на место.
– Придурок. Дочь, мы идем домой. – хватаю за руку хихикающую Киру, похожую на боевого воробья. Боже, какой пример я подаю ей? Какой позор. И синяк у Ярова под глазом красивый такой получился, лиловый. Точно не пройдет за неделю, если не предпринять что-то прямо сейчас.
– Что смотришь?
– Пойдемте. Надо приложить лед, и бадягой намажем фингал. Тогда, может, он через неделю пожелтеет и его можно будет замазать гримом, – уныло вздыхаю я.
– Ма, ты чего, его домой к нам тащишь? А вдруг он у нас свистнет твою вазу любимую, прет же все, что не приколочено, – хмурится Кируся. И я ее понимаю. И явно дурею. Он вор. Он украл у меня душу, спокойствие и девственность. А теперь зарится на самое дорогое. А я все равно как ослица за морковкой сама себя гоню в пропасть.
– Ты меня в гости зовешь? Правда? – на меня смотрят глаза цвета льда на озере. Холодные и прозрачные, словно осколки зеркала Снежной королевы, искажающие все мои убеждения и сводящие с ума.
– Ну, вам же жениться скоро. А если свадьба сорвется, то и торт вам не будет нужен. Так что, я такая добрая только из соображений личного эгоизма. И кроме того, вы мне должны еще за ремонт машины, два промоханных заказа и сумму залога.
– Да уж, если так дальше пойдет, я тебе еще и должен останусь, – хмыкает этот мерзавец. – Сроду столько никому не торчал.
Лавр Яров
Мне кажется, что я провалился куда-то в безвременье. Туда, где я был еще счастливым человеком. Туда, где я еще был человеком. Квартира, кажется, пропиталась запахом ванили. И сегодня, от чего-то, ее аромат не вызывает у меня рвотных спазмов. Наоборот, рот наполняется сладостью. Как в детстве, в солнечной крошечной бабушкиной кухне. Нет давно бабушки, нет Лизы, души, дочери, которую я так ждал. Нет у меня ничего. И. наверное, уже не будет. Осталась внутри пустота и злость. А еще будущее с женщиной, которая станет самым успешным моим бизнес-проектом. Родит наследника, не очень желанного и воспитает его с детства мажором и слюнтяйским подонком. И это будет наследник не мой. А я не буду вмешиваться, потому что детей нужно рожать от того, кого любишь. Не для имперских амбиций моего будущего тестя, а для понимания того, что продолжишься. И я этого совсем не хочу. Плодить несчастных пустых людей преступление.
– Тапочки там на полочке возьмите и идите за мной, – приказывает Плюшка. Сейчас она не выглядит валькирией. И улыбка на ее лице уставшая и мягкая. Зато мелкая засранка, трущаяся возле меня, как репей, пыхтит сердито.
– Глаз с вас не спущу, – шипит девчонка, а я все не могу понять, кого она мне напоминает. Два пальчика расставляет рогаткой и показывает сначала на свои вредные глазюки, потом на мои. Надо же. – Это мама у меня добрая. Тащит в дом всякую шушеру. А я не такая, учтите. Могу и наподдать.
Она точно не такая. Она взяла характер явно не от матушки рохли. Интересно знать, кто все же осчастливил эту задастую? Позарился же кто-то. Хотя, что это я? Гоню прочь воспоминания, от которых начинают оживать все мои темные начала.
– Чай будете? У меня безе осталось? – кричит из недр квартиры Варвара. И мне от чего-то на душе становится легко. И это пугает страшно. Иду на зов. На ходу превращаясь в себя Нельзя впускать в душу даже кроху света. Я не могу никому позволить снова меня сломать.
– Ты меня что, чаи с плюшками пригласила гонять? Давай гребаный лед. Я не люблю сладкое, – рычу, стараясь не смотреть в медовые глаза, которые сейчас полны обиды. Да и хер с ней. Что мне с того, что обо мне думает она и соплячка, прилипшая ко мне словно банный лист.
– Вот, держите. Пять минут, не дольше, чтобы не застудить. Потом проваливайте. – ощетинивается иглами Варя. Дурацкое имя. И щеки у нее дурацкие, и нос, и губы проклятые малиновые.
– Это что? – смотрю на пакет в ее руке, покрытый инеем.
– Окорочок куриный замороженный, – смотрит на меня, как на дурачка. – Он небольшой, удобно прикладывать.
– Ты хочешь, чтобы я приложил куриную конечность к лицу?
– А что такого? Мясо свежее, я на суп купила. Корюшка любит с клецками. Тоже лед же. Ну нет у меня воды замороженной, уж простите.
– С клецками? – рот наполняется слюной. И я буквально физически чувствую вкус гребаного супа. Давно забытый. Надо бежать отсюда. Эта квартира, как бункер из хоррора, в котором оживает все самое страшное, пробуждающее в умершую давно душу. А это не нужно и отвратительно опасно. – Неужели ты кормишь ребенка этой дрянью? Что ты за мать такая?
– Так, все, – бухтит чертов дитя тьмы, выхватывая из моих пальцев чертов пакет, от которого у меня жжет руку. – Сами вы дрянь, ясно? Нет, мам, ты терпеть это сколько будешь. Бормоглот этот совсем оборзел, а ты его еще к нам привела. У меня самая лучшая мама, понял ты? А если тебе что-то не нравится, дверь там. Катись колбаской.
– Кира, – вздыхает Плюшка, глядя на разошедшуюся дочь. А девчонка молодец, вырастет боевой. Красивая малышка. Красивая, и очень похожая на…
– А чего? Пусть отчаливает. То ему не то, это не это. Ой. Только не надо мне задвигать про то, как надо со взрослыми быть вежливой. Я и так знаю. Просто некоторым взрослым хочется корону на их башке поправить лопатой.
– Это чьи кубки? – спрашиваю я, рассматриваю выставленные в ряд на полочке золотистые награды. Ситуация начинает забавлять. Девчонка нравится. Нравится как-то совершенно сверхъестественно. Будто я ее знаю всю жизнь.
– А что, их тоже сопрете?
– Кира, иди к себе. Пожалуйста. И вам пора. МОЯ дочь права, я зря вас пригласила в дом.
– Точно, зря. Вампир он. Теперь не отвяжемся, – из прихожей пышет огнем Корюшка, так кажется ее зовет Варвара. – Еще раз явится, связкой чеснока его Поля забьет. Я ей скажу..
– Тут еще и Поля есть? Поля у нас кто?
– У вас – никто. Кира… – пышка хмурится. Но в глазах ее пляшут краковяк черти. – И окорочок отдайте.
