Фредди оглядела свою просторную, удобную кабину с внезапной неприязнью. Что за безликий самолет! У него такая безукоризненная обшивка, приборная панель сверкает новизной, а на новой тормозной педали нет ни единого следа. Фредди с раздражением потерла ее ногой. Тысячи раз приходилось ей летать на новых самолетах, доставляя их с завода на аэродром, — это и было работой Службы вспомогательной авиации, — но ни один самолет не раздражал ее так, как «Бонанца».
Этот самолет не только новый, но и абсолютно неинтересный, решила Фредди, удивляясь теперь, почему ей так хотелось купить его. Эта модель появилась на рынке всего несколько лет назад, первый одномоторный самолет для четырех человек с крейсерской скоростью 280 километров в час, очень надежный, с отличным качеством каждой детали. Все считали его бесподобным. Она назвала бы его проклятой жирной коровой, со злостью подумала Фредди, летающей коровой, которая может поднять маму, папу, двух детишек, корзинку с продуктами, спальные мешки, парочку слюнявых собачек — да, и конечно, ночной горшок.
Фредди мчалась на «Бонанце» по синему небу, выполняя некоторые фигуры высшего пилотажа, но ничто не убеждало ее, что эта корова может чему-то противостоять. А почему нет? Она ведь дорого заплатила за этот воздушный лимузин, с отвращением вспомнила Фредди, ощутив острое желание пересесть на какой-нибудь побитый старый славный самолет, на «старичка», каждое крыло которого хранит историю, на самолет с индивидуальностью, незримо запечатленной в каждой его детали. Фредди влюблялась во многие самолеты, и ни один из них никогда не изменил ей, ни один не сделал ее посмешищем. Какая разница самолету, что ты — женщина со своими женскими слабостями? Если ты их проявишь, он высосет из тебя все, ты станешь его жертвой, над которой легко посмеяться, которую легко обмануть.
Справа появился небольшой пробел в облаках. Фредди ринулась туда посмотреть, где она блуждает, и вдруг поняла, что не знает, где находится. Судя по часам, она вылетела из Бербанка час назад. Под ней был океан, серый, с едва заметной, чуть более светлой линией горизонта. Густой туман клубился неподалеку от Санта-Моники. Все аэропорты на многие километры вокруг, должно быть, закрыты для самолетов — лететь можно только вслепую, по приборам.
Это могла быть и Лапландия, подумала Фредди, с досадой покачав головой и вспомнив день, когда она впервые летела над Тихим океаном. Тогда она была до безумия влюблена в небо и гонялась за парусными шлюпками до самого горизонта, пока Мак не остановил ее. Она была такой юной, такой дикой и… такой счастливой! Это был ее первый самостоятельный полет: 9 января 1936 года, почти шестнадцать лет назад.
Не оглядывайся назад, Фредди. Никогда не оглядывайся назад. Кажется, я голодна, решила Фредди. Она не завтракала и, наверное, пропустит обед, поэтому надо поесть, даже не ощущая голода. Ближайшее место, где можно перекусить, аэропорт на острове Каталина. Фредди бывала там много раз: грязная взлетная полоса, без башни, но это единственное место, где можно приземлиться. Эта площадка возвышалась на 450 метров над окрестностями на вершине пустынного скалистого острова с романтическим названием и с гаванью — прибежищем авантюристов в тридцатые годы. Там, рядом со взлетной полосой, находится магазинчик, где круглые сутки продают кофе, и в хорошую погоду Каталину весьма охотно посещают туристы. Но сегодня погода под стать ее настроению, подумала Фредди, направляясь к хорошо знакомому плоскому кусочку суши в океане.
В ясный день Каталина всегда хорошо видна — так говорили многие опытные моряки. Но не сегодня. Остров куда-то исчез. Фредди посмотрела на компас, выверила курс и полетела к острову.
Когда Фредди подлетала к Каталине, ветровое стекло неожиданно окутали плотные клубы тумана, закрывшего все ориентиры. Фредди пришлось лететь быстрее, чем она предполагала. Нос и крылья самолета исчезли из поля зрения. Ей казалось, что она летит в заколдованной кабине. «Ну и что из того? — сердито подумала Фредди. — Ну и что!» Калифорнийский туман не шел ни в какое сравнение с этим. Ей нужно было бы взмыть вверх, к солнцу, но, черт побери, она хочет кофе, это ее территория, ее небо, оно принадлежало ей еще в детстве, и она время от времени снова завоевывала его. Черт ее побери, если она позволит этому паршивому туману отнять у нее все это. Она была одна в своем небе и так хорошо знала этот маршрут, что могла лететь вслепую. Фредди посмотрела на альтиметр. Высота достаточная, а это единственное, что ее волновало перед посадкой.
«Слишком низко» — последнее, о чем успела подумать Фредди, когда Каталина внезапно выступила из тумана, как непреодолимая скалистая стена. Упущена какая-то секунда, мгновение, которого хватило бы, чтобы резко набрать высоту. Самолет Фредди врезался в скалы. Разбитая вдребезги «Бонанца» еще двигалась метр за метром вдоль склона, подпрыгивая и скользя по камням в ущелье. Там она и затихла.
«Мари де Ларошфуко могла бы быть русской царевной или испанской инфантой», — подумал Бруно. Вместе с тем в ней очень чувствовалась француженка. Он и не предполагал, что в таком варварском цирке, как Манхэттен, могла появиться такая безупречная, истинная француженка с прекрасными манерами, речью, умением держаться, с осанкой аристократки. Словно какое-то благоухание наполняло воздух вокруг нее и сопровождало ее повсюду. Мари была отпрыском Франции — старой Франции. Она входила в комнату скромно, но с таким спокойным величием, с таким кротким и высоким достоинством, что все невольно поворачивали к ней головы и завистливо переглядывались, словно задавая друг другу немой вопрос. Они хотели знать, эти суровые граждане жестокого каменного города, кто она, ибо чувствовали в ней то, чем им никогда не суждено стать. Получив даже слабое представление о Мари, они были бы польщены.
Бруно одним из первых в Нью-Йорке встретил Мари де Ларошфуко, принадлежавшую к самой большой и знатной французской семье. Перечисление ее предков занимало целую страницу статьи «Дом Ларошфуко», помещенной в книге «Боттэн Мондэн» о французской аристократии. Генеалогическое древо этой семьи украшали имена трех герцогов; сама же семья была так велика, что на протяжении веков многие отпрыски Ларошфуко вступали в брак с отпрысками той же фамилии. Семья, чьи корни уходили в седую древность, состояла в родстве с самыми выдающимися людьми Франции.
Бруно знал одного из братьев Мари по школе и через него познакомился с ней. Это было вскоре после того, как Мари приехала учиться, чтобы получить степень магистра восточных искусств в Колумбийском университете. Почему она сделала такой выбор, было одной из непостижимых загадок ее очень замкнутой матери.
