— Ну и прекрасно! — И Марч удивилась холодной вескости своего тона. — Тебе же хуже.
Странное ощущение: будто она теперь — снаружи, вне себя, сидит себе наверху, на чердачной балке, и спокойно наблюдает как ее земная оболочка швыряет об пол тяжелый том. Вихрятся клубы пыли. Она на все сейчас готова ради Холлиса: выброситься из окна, отказаться от всего, что у нее есть, порезать вены (но ему об этом знать, само собой, строжайше запрещено).
Марч направляется к двери, Холлис смотрит вслед. Она что, действительно уходит? Он встал, смущенный.
— Подожди.
На улице — градусов под тридцать. В мансарде много жарче. Марч вспомнилась та ночь, когда он плакал рядом с ней, пока не уснул. Вспомнились все их поцелуи. Орех во дворе роняет одинокий лист, и она может побожиться, что слышит, как он падает и падает. Холлис подошел. Какой он жаркий! Ей лишь четырнадцать, но она знает, чего хочет.
— Не будь, врединой.
Марч улыбнулась. Он всегда так говорит.
— Это ты вредина, — отвечает.
— Нет, не я. Ты.
Ей уже известно, что произойдет, останься она здесь, и все же свой уход представить невозможно. А вдруг этот запах серы — не ярость, а желание? И исходит из ее собственной кожи? Ей никогда не понять, как она набралась смелости так его поцеловать. Не как наверху веранды по ночам, куда они выскальзывали из своих окон, — те поцелуи были робким, стыдливым исследованием. А этот шел глубоко изнутри. После такого поцелуя Холлис знает, на что она готова. Нет нужды для этого уметь читать мысли — этот ее наклон головы, дыхание, прикрытые глаза… Она всегда считала себя очень умной, держа свои секреты в тайне, но сейчас, за один миг, обнажила их все.
Холлис закрыл дверь, они легли на кровать, еще не застеленную простынями. Вскоре Марч слышит свое собственное «о-о-о», будто хочет сказать что-то, но голос звучит странно, да Холлис и не слушает. Он, оказалось, знал, как целовать, знал, как прикоснуться так, что хотелось плакать и жаждать, жаждать его касаний. Его отличал настоящий талант полностью лишать девушку рассудка: они здесь, в мансарде, а под ними миссис Дейл готовит на обед куриные котлеты, Алан попивает пиво на веранде. Холлис снимает с нее джинсы, и Марч не останавливает его. Во двор въезжает грузовик с материалом для изгороди, и Алан пытается направить его на боковую дорожку, но Марч не понимает, что говорит в ответ водитель. Она вообще сейчас ничего не понимает, кроме того, как горячо у нее внутри. Рука Холлиса уже в ее трусиках, его пальцы жгут и, кажется, вот-вот прожгут ее насквозь, но она и не думает прекращать эту муку.
Алан во дворе о чем-то говорит с водителем, Холлис расстегнул молнию на своих джинсах, Марч смахивает свои длинные пряди с лица. Бьется о стекло оса, вихрем серебрится пыль, за окном грохают оземь металлические стержни для изгороди. Это должно было случиться. Уж если начинаешь что-то с Холлисом будь готова идти до конца.
Но в животе рождаются какие-то спазмы, и в ногах покалывает, как всегда, когда подступает страх.
— Может, нам не стоит…
Она закрыла глаза и отвернулась, но чувствует его, весь этот неимоверный жар рядом.
— Мы же решили, — шепчет он, но голос звучит твердо. — Мы должны.
Разумеется, он прав, Марч понимает. Она стала ходить к нему в мансарду каждую ночь. И как им, только удалось держать это в секрете? Иногда они занимались этим в одежде, наспех, молча. «Ничего не говори», — шептал он ей и закрывал рукой рот, когда слышалось, как внизу Джудит Дейл шла в ванную или Алан возвращался поздно вечером со свидания. «Не двигайся» — и занимался с ней любовью, не позволяя шевельнуть ни рукой ни ногой, отчего ее охватывало такое дикое желание, что казалось, она вот-вот лишится сознания.
Зимой они еще больше осмелели, Марч порой возвращалась в свою комнату к шести, семи утра. К тому времени в доме уже зажигали свет, и надо было быстро прошмыгнуть по коридорам, чтобы никто ничего не заподозрил. Всякий раз, когда миссис Дейл вслух удивлялась ночным шумам, Марч винила белок, поселившихся в стенах, или семейство енотов, решившее зимовать в теплом доме. На крайний случай — если Джудит уверяла, что ясно слышала такие стоны, будто чье-то сердце, не выдержав, вот-вот перестанет биться, — упоминался ветер. Они бесстыдно занимались этим по три раза за ночь, так что бывали дни, когда Марч чуть не засыпала на уроках и точно могла продремать весь обеденный перерыв за столом в школьном буфете. Белинду Купер (ее определили в частную школу для девочек в Коннектикуте, и домой она возвращалась лишь по выходным) стала крайне удивлять манера прихода Марч в гости, та сворачивалась калачиком на диване, где и спала часами. И разумеется, именно Сюзанна Джастис, вся в отца по части детективных расследований, окончательно разобралась, в чем тут дело.
— Поверить не могу! — произнесла она, пристально взглянув на мечтательное выражение лица Марч. — Ты занимаешься этим с ним? Теперь я точно знаю: ты чокнутая.
Она взяла Марч к какому-то врачу в Бостон, чтобы тот выписал противозачаточные средства. Родным они сказали, что едут походить по магазинам, и потому им перед самым отъездом домой в спешном порядке пришлось купить себе по паре туфель.
— Бога ради, кто угодно, только не он! Не будь дурой.
Они ждали обратного рейса на Южной станции и уже час как не разговаривали.
— Может, правду говорят: любовь слепа, — произнесла наконец Марч миролюбиво.
— Так же как и ты.
По сей день она не в состоянии понять, отчего ее подруга влюбилась в этого Холлиса. Сьюзи всегда требовались веские аргументы, и в принципе не существовало оправданий чему-либо подобному любви — в виду того, к каким неурядицам в жизни это чувство способно привести. Ладно, тут все понятно — а что теперь понуждает Марч подняться по кособокой лестнице в мансарду? Что по ту сторону двери, кроме рухляди и пары ящиков старья? И все же она не может устоять. Возможно, потому (и этого объяснения Сюзанна Джастис никогда бы не признала), что когда Марч садится на старую железную кровать, то чувствует, как ветер носится над крышей, и слышит, как лист с ореха падает на мерзлый грунт.
Билл Джастис отправился на Лисий холм сразу после ланча (если только можно счесть таковым пару крекеров да стакан чая). Его старенький «сааб» ворчит и чертыхается на каждой заполненной грязью канаве, но Билл как ни в чем не бывало продолжает рулить, и автомобилю ничего не остается, как ехать дальше.
Вот и усадьба. Не успевает Билл выйти из машины, как внезапный порыв дыма наполняет слезами его глаза. Он долго трет их своими большими, крепкими руками, однако на время полностью дезориентирован. Какой сегодня день? Хоть убей, не вспомнить. Что это за дом? Кто в нем живет?
