Утром весь гонор с нас свалился и энтузиазму поубавилось на столько, что я почти паниковала: «Я же не бестолковая, нормальная, соображающая барышня. Кто б сказал, зачем мне тот тупизм нужен? С каких помидор я запёрлась в это болото? Но уж что теперь…» Такие беседы сама с собой я вела отводя душу.
Но мы, поддерживая друг друга, бодримся. А поймав насмешливые взгляды своих собратьев мужского пола, даже пытаемся улыбаться. Подавитесь! Правда, то дохлый номер. Криво получается. Но это не важно. Надо это пережить. Нас выкладывают в ниточку. Мы лежим бревном видя берцы друг друга. Прямо на нас катит танк. Мы, естественно, между гусениц. На длину вытянутой руки кустится мелкая белая ромашка. Грустно смотрят на нас её жёлтые маленькие глазки и гудит себе, как вертолёт, пузатый шмель. А по бокам сумрачный лес. «Мамочки, родная!» Главное не паниковать и не шевелиться…
Чего спрашивается дрожали. Проехал тот танк, куда ж ему деваться. Водитель натаскан на то чтоб проезжать. Поднимаемся на локти, группируемся и кидаем в след учебную гранату. Все прошли через это кроме Натки и Маринки. Они вечно попадают в какие-нибудь передряги. Натка обняв колени руками, тупо сверля носки берец, бормотала:- «Этого не случиться, потому что не случиться никогда». Похоже, в ней что-то чикнуло и хозяйничал страх. Случается, когда это мощное чувство берёт тебя всю в оборот, ты отключаешься. Я помнила, как после первых занятий дзюдо боялась падений и боли. Боялась идти в зал. Подходить к матам. Измаявшись, решила всё бросить. Нас научили падать и преодолевать себя. Что-то подобное происходило и с Наткой. Её сковал страх перед ползущей на неё громадиной. Объяснить и вытащить её из этого транса, было невозможно. Я ж нашла для себя выход. Адреналин в крови зашкаливал. Но надоело бояться. Сколько можно, в конце концов! Целый год только этим и занимаемся. Мы что, хуже парней! Два раза не умирают. Уткнувшись носом в землю, закрыла глаза. Такое себе: ничего не вижу, ничего не слышу. Открыла я их, когда чудище это прогрохотало надо мной. Гранату я от разбега чувств кинуть забыла и луканула её по подсказке. Так сказать воспользовалась помощью из зала… Но мне защитали. Девчонки поздравляют. Я скромно молчу. Такие игры мне не совсем нравятся, но куда деваться: назвался груздем, плети для себя кузов. Большинство девчонок таких же, как я в армии случайных. Воодушевлённых на войну бойцыц по пальцам можно пересчитать. Им, конечно, флаг в руки, а нам помогай Бог. Так что всё нормально, мы не хуже и не лучше других. А с Наткой и Маринкой гепс. Натка каждый раз выскакивала перед самым носом танка и бежала прочь, а на Маринку отказывался ехать водитель танка. Её то голова, то попа торчали выше проходимости танка. Обстановка накалилась до предела, преподаватели центра кипишевали. Вся надежда была на взводного и курсового. Они как ни как люди разумные, ответственные. Их зачем над нами поставили. Пусть думают, как выкручиваться. Не в первый раз чай. С их опытом раз чихнуть, всё расставить по своим местам. Пусть чихают. Натка клятвенно обещала прилипнуть к месту, но по мере приближения гусениц опять задёргалась. Но на этот раз сильные руки обняв, пригвоздили её к земле, а туловище оказалось под чьей-то тяжестью. Она попробовала рассмотреть кто так своевольничает, но тут наехавший танк накрыл их и она, не успев напугаться, заплющила глаза, а когда яркий свет открыл их, то почувствовала, что лежит на чьём-то животе и этот кто-то заводя её руку, чем-то кидает в след танка. Её осеняет, что вся эта жуть каким — то чудом закончилась. И как подтверждение этого слышится: — «Ура!» Это вопят девчонки. Но сил пошелохнуться самой нет. Потом эти же руки опускают её на землю и она видит над собой сосредоточенное лицо взводного.
— За какие грехи мне всё это, — бормочет он в своём репертуаре и под аплодисменты курса поднимается.
Все бегут туда, где застыла, ожидая свой черёд, Маринка. Дружно пожелав ей ни пуха ни пера, и получив её посул к чёрту, ждут. Даже поплевали и постучали. В общем, всё как положено. Приготовились к победе. Но здесь не так просто. Водитель, не поддаваясь уговорам, отказывается с ней работать.
— Я кормить вшей в тюряге не хочу, — упирается он.
Подошедший начальник курса о чём-то шепчется с офицерами. Потом идёт к хихикающей Маринке свято надеющейся, что ей сойдёт всё и так. Но курсовой непоколебим. Он ложится за ней, крепко обхватив ноги. Ведя непрерывный контроль, шлёпает звонко ладонью попеременно по заду и голове.
— Теперь сдаст, — важно и со знанием дела заявляет рядом с нами старшина.
Кто б сомневался при такой мощной поддержке и кураторе.
— Скорее бы уж. Задолбались на таком пекле. — Ворчит Ленка, поливая себя из фляги водой.
Наконец-то мучения закончились. Нас построили, объявили «зачёт», Маринке и Натке с минусом, и распустили. Свободны! Повеселевшие офицеры, возбуждённо переговариваясь, пошли покурить и отдохнуть от нас. А мы отправились в летний душ. Ребят в корпусе не переждёшь, а очередь воины не уступят. Но мы смекнули, что в сторонке, на весёленькой полянке среди деревьев и малинника, есть такая себе экзотика — летний душ. Всё прилично: раздевалка, десять кабин. Правда, нет крыши, но с самолёта нас не разглядишь. Не задумываясь, отправились туда. С шумом разделись и айда купаться. Это даже романтичнее. Маринка, сказала примерно это же и взмахом точёной ручки показала на голубое небо, но тут завизжала Наташка, тыча пальцем на деревья. Я сначала подумала, что она свихнулась от мордования её танком, но потом проследила за её рукой и тут же присела прилипнув к стене. Среди ветвей сверкали биноклями солдаты. Нас рассматривали, причём в упор и вооружённым глазом. Какое нахальство! Кто посмел? Мы кинулись к полотенцам. К Наташкиному визгу присовокупилась сирена Лены. Засуетились и другие. За стенами послышался топот. В дверь забарабанили. Бас Тарасова загудел:
— Эй, барышни, что у вас. Курсант Кучер что случилось?
Я, как-то сразу пришла в себя. Конечно же, на визг Натки не мог не прискакать взводный. Было бы просто невероятно, если б принёсся кто-то другой. Он когда на неё смотрит, в лице меняется.
— Товарищ капитан, будьте добры, снимите кукушек с биноклями с деревьев. Подглядывают гады.
С той стороны с облегчением доносится:
— Это всё?
Вот интересно, что он от нас надеялся услышать. Танк-то сюда не пройдёт.
— Да.
— Господи, как вы нас напугали, — выдохнул взводный.
Солдат, сняли и увели на экзекуцию, а нас разрывал смех. После такого тарарама и хохота до икоты, мы долго не размывались. Окунулись и бежать. На крыльце со сложенными на груди руками нас встретили ухмыляющиеся офицеры?
