Когда другие цветы набрались смелости и вышли наружу, Демон Ветра уничтожил и их тоже, одного за другим.
В конце концов вызвалась идти степная роза.
— Иди, дитя, — напутствовала ее Земля. — Ты так прекрасна и дыхание твое так сладко, что Демон Ветра, я уверена, будет очарован тобой и позволит тебе остаться в прерии.
Когда Демон Ветра увидел розу, он кинулся к ней, крича:
— Ты очаровательна, но я никому не разрешу вторгаться в мои владения.
Он разбушевался и стал носиться вокруг нее, стараясь погубить. Но когда подлетел поближе, он уловил чарующий запах.
— О, как сладко пахнет! — воскликнул он. — Мое сердце не вынесет, если я уничтожу цветок с таким дивным запахом. Пусть останется со мной. Я больше не буду таким злым и порывистым.
И Демон Ветра изменился. Он стал более тихим. Он преваратился в легкий ветерок, колышущий степную траву. Теперь он нашептывал и насвистывал тихие радостные песенки. Он перестал быть демоном.
И тогда другие цветы вышли из сердца Матери-Земли, проросли сквозь черную почву. Они украсили прерию яркими веселыми красками. Мать-Земля стала прекрасной благодаря прелестной благоухающей и отважной Степной Розе.
Иногда Ветер снова становится сильным и шумным, но это долго не длится, и он не причиняет вреда тому, кто одет в платье цвета Розы.
Зачарованная рассказом, публика разразилась аплодисментами. Этан бросил последний взгляд на Синди, затем покинул сцену.
Синди уставилась на свое платье. Его цвет был темно-розовым, как у степной розы. Она нахмурилась, задумавшись о том, не скрывается ли в рассказанной им легенде тайный смысл.
Этан не спал всю ночь — ходил по комнате, пытаясь убедить себя, что ему не нужна Синди Вагнер, ведь он прожил без нее последние пять лет и проживет еще двадцать раз по столько же.
Подойдя к окну, Этан стал смотреть в ночь. Кого он пытается обмануть? Он старался забыть о Синди все эти пять лет, три месяца и шесть дней, и ему не удалось это сделать. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил ее, не подумал, где она сейчас, чем занимается.
Черт возьми, почему она не вышла замуж за мистера Денежный Мешок? По крайней мере, ябы точно знал: она теперь для меня недосягаема. Возможно, тогда мне бы повезло в другом, может, мне удалось бы настоять на том, чтобы правительство вернуло Черные Холмы индейцам Лакота.
Понимая, что теперь он уже не уснет, Этан вышел на улицу. Волк поднялся и последовал за хозяином. Когда Этан подошел к загону, жеребец тихо фыркнул.
— Волк, лежать! — приказал Этан собаке.
Волк, поворчав, лег на живот и положил голову на лапы.
Этан облакотился на верхнюю перекладину загона. Он часто задумывался о том, чтобы вернуться жить в резервацию. У него там много родственников и друзей. Они могли бы охотиться, удить рыбу, сидеть вечерами вокруг костра… Но Этан знал: это пустые мечты. Дороти нужна его помощь, и ему нравится работать на ранчо. И у него здесь много свободного времени и есть возможность танцевать — так часто, как он хочет.
Но это не единственная причина. Жизнь в резервации беспросветна. Работы на всех не хватает. Многие дети лишены возможности получить высшее образование. Нередко случаются суициды, высока детская смертность. Случаются конфликты на национальной почве — между чистокровными индейцами и полукровками, между прогрессивными индейцами, желающими не отставать от белых людей, и консервативными индейцами, стремящимися сохранить старые традиции.
Тяжело вздохнув, Этан решил: не стоит думать о том, что, возможно, могло бы быть, но никогда не будет. Взяв уздечку, он вошел в загон. Взнуздав жеребца, Этан вскочил на его спину без всякого седла, и целый час обучал его поворачивать налево и направо, посылал вперед, останавливал на месте. Жеребец, к восторгу Этана, проявлял сообразительность и быстроту реакции.
В конце занятий, остановив коня, Этан нагнулся вперед и погладил его по шее.
Мы хорошо поработали. А теперь, наверное, мне удастся уснуть.
Спешившись, Этан снял с коня уздечку, тот, пофыркивая, отошел в дальний угол. Этан повесил уздечку на колышек и вышел из загона.
Волк поднялся при его появлении.
— Все в порядке, парень? — спросил Этан.
— Ты рано встал.
Когда он услышал голос Синди, его бросило в жар. Сделав глубокий вдох, он повернулся к ней.
— Это ты.
— Я не могла уснуть.
— Выпила бы стакан теплого молока.
Она взглянула на жеребца.
— Похоже, тебе это не помогло.
— Я не люблю молоко. Что ты хочешь, Синди?
— То же, что и всегда. — Она посмотрела на него. — Тебя.
— Невозможно. Почему ты никак не желаешь это понять?
— Потому, что я взбалмошная богатая девушка, которая всегда добивается своего.
Когда Синди повторила его собственные слова, Этан усмехнулся.
— Но даже взбалмошным богатым девушкам иногда приходится признавать свое поражение.
— Я еще не потерпела поражения.
— А я потерпел.
— Черт тебя побери, Этан Сторм! Я знаю, ты до сих пор меня любишь! Почему ты не хочешь бороться?
— Милая, у меня нет никакого оружия.
— Скажи, что ты больше не любишь меня! — Она сделала шаг к нему. — Скажи, что я для тебя ничего не значу, что ты не тосковал обо мне, как я тосковала о тебе. — Она сделала еще один шаг.
— Черт возьми, Синди…
Подойдя к Этану вплотную, она положила ладонь на его грудь. На нем не было рубашки, и она почувствовала его влажную кожу. Она услышала, как бьется его сердце, ощутила на своем лице его дыхание.
— Скажи мне, Этан, и я уйду, и ты меня больше никогда не увидишь.
Синди была так близко! Совсем близко. И он хотел ее больше, чем увидеть следующий рассвет.
— Твои слова ничего не значат, — произнес Этан хриплым голосом, затем рывком привлек Синди к себе и принялся целовать.
В этих поцелуях не было нежности, они были страстными, жесткими, язык Этана глубоко проникал в рот Синди. Он целовал ее до тех пор, пока она не перестала дышать, не перестала думать, пока ее тело не загорелось огнем и в мире не осталось никого, кроме него.
Внезапно Этан резко отпустил Синди и отступил назад.
— Иди домой, Синди. Ты здесь чужая и всегда будешь чужой.
Она взглянула на него — вокруг ее глаз были темные круги, — затем повернулась и пошла прочь.
* * *
Синди сделала попытку и потерпела крах. Она возвращалась домой, ее глаза застилали слезы. Зайдя в кухню, она больно ударилась о стул коленом, но боль в ноге была несравнима с болью в сердце.
Этан сказал, что не хочет ее, но она не могла в это поверить, отказывалась поверить.
