— Руки за спину…
Он повиновался.
— Закрой глаза…
Сделал и это.
All I want…
Граф кашляет в кулак.
— А Глеб хоть предохраняется?
Уверена, мой ошеломленный взгляд не сочетается с образом Шахерезады. Я приоткрываю рот, чтобы ответить, — и тотчас же закрываю. Да Граф боится! Ну, может, «боится» — не самое верное слово, но он явно чувствует себя не в своей тарелке. Иначе зачем бы стал прерывать меня на таком месте?
Сидит в развязной позе — нога за ногу, откинулся на спинку стула, одна рука — в кармане. Но пальцы той руки, что на колене, нервно постукивают. И весь он напряжен. Даже ухмылка искусственная.
— …Потому что если нет — то я уже знаю конец истории, — продолжает Граф, делая вид, что не замечает легкую дрожь в голосе.
Мой план действует — мне явно удалось вызвать в нем другие чувства. И это я еще не выполнила все пункты.
— Глеб не предохраняется. Это делают его женщины. Лана принимает противозачаточные таблетки, а Ксения предпочитает презервативы. Вы удовлетворены? — едва заметная пауза. — Ответом?
Решиться на такое, да еще почти в раздетом виде — это вызов даже мне самой. Надо ли? Зачем?.. Но будет так, как я решила. Если, конечно, заставлю себя произнести те слова, которые вслух не произносила никогда. И не просто произнести — а глядя ему в глаза — для полноты эффекта.
Воображение легко рисует картинку, а на деле… На деле я буду выглядеть покруче его Камиллы. Мурашки разбегаются по коже, даже когда я только думаю об этом. Накидываю на себя шаль — словно в комнате прохладно. Приподнимаю бровь — вы позволите?
— Да, продолжайте, — отвечает Граф и снова кашляет в кулак.
— Глеб стоял с закрытыми глазами, пытаясь по звукам уловить, что происходит в комнате, но слышал только музыку. Он жаждал прикосновения, и от того, что Ксения медлила, казалось, его кожа горела.
Дыхание Ксении коснулось его груди — и каждая мышца в нем напряглась — от удовольствия и предвкушения. Ксения аккуратно сомкнула зубы вокруг его соска, слегка прикусила, подразнила его языком — и стала спускаться ниже, к животу, проводя губами по кубикам пресса. Вот ее язычок достиг пупка, обвел его по кругу, нырнул вовнутрь… Глеб до боли сцепил руки в замке — как же ему хотелось опрокинуть эту женщину на спину — и войти в нее, тот час же!..
Язычок двинулся дальше. Спустился по тонкой мягкой полоске волос от пупка к основанию возбужденной плоти. Медленно заскользил вверх, до самой крайней ее точки. Задержался там, чтобы исследовать каждый миллиметр такой чувствительной кожи…
Глеб приоткрыл глаза — и от того, что он увидел, внизу живота стянулся такой тугой узел желания, что все едва не закончилось в тот же момент.
Глеб оперся ладонью о подоконник, едва сдерживаясь, чтобы, положив руки на голову Ксении, не притянуть ее ближе к себе. Словно почувствовала это желание, Ксения обхватила его плоть губами и вобрала в себя, не прекращая ласкать языком.
Казалось, она тоже получала удовольствие, лаская его молодое сексуальное тело. Каждый раз, подводя его к самому пику, Ксения замедляла движения, становилась нежнее, а затем — увеличивала темп — снова и снова — до тех пор, пока Глеб больше не смог сдерживаться…
Я замолкаю, и пауза, которая возникает после этого, кажется куда более неловкой, чем в моем воображении. Как же мне хочется опустить вуаль! Я чувствую, как горят мои щеки. Не знаю, куда деть руки, о чем говорить и что делать дальше.
Граф все смотрит и смотрит на меня. Не двигается, словно врос в этот стул.
Слышу, как часы в кабинете бьют час ночи. Этот глухой звук выводит Графа из оцепенения.
— Послушайте, Шахерезада… — Граф подвигается на край стула и сцепляет пальцы в замок. — Ксения не терпит прикосновений, но может касаться сама. А как насчет вас?
— Давно не практиковалась, — отшучиваюсь я — и понимаю, что лучше было бы мне придумать другой ответ.
— Судя потому, что вы себе позволяете, вы безрассудная… И очень смелая… Давайте проверим, насколько. — Мне кажется, или он нервничает? — Вам не нравятся мои прикосновения, но, возможно, вы можете касаться меня.
— Эта… сцена не была намеком, — я трушу. Трушу!
Чувствую себя совершенно голой. Теперь меня страшат не только прикосновение — даже мысль о вторжении в личное пространство отзывается морозом по коже.
— Я ни в чем вас не обвиняю… Кроме кражи, конечно, — верный своей манере общаться, вворачивает Граф. — Но если этот момент с прикосновением-наоборот есть в вашей истории, вы же тоже думали об этом, верно? Давайте, попробуем. Никто ничего не теряет. В худшем случае, вам не понравится, а я получу пощечину.
Допустим…
Любопытно, что согласиться меня подталкивает именно картинка, как я даю Графе пощечину.
Он садится на край кровати. Я невольно отодвигаюсь, но командую:
— Руки за спину.
— Не стесняйтесь, говорите прямо — вы хотите меня связать, — усмехается Граф.
— Связать, запихнуть в рот кляп и запереть вас в шкафу — если озвучивать весь список желаний.
— Я пытаюсь создать благоприятную атмосферу, а вы все портите! — журит меня Граф, но руки за спиной прячет.
Сажусь рядом с ним, поджав под себя колени.
— Закройте глаза.
Слушается.
И вдруг я осознаю, что в горле пересохло, а сердце стучит громко и быстро. Коротко, неслышно выдыхаю — и взмахиваю рукой, словно дирижер перед началом симфонии… Так и застываю, прикусив губу. С чего начать-то?.. Осторожно кладу ладонь на плечо Графа. Хм. Ничего ужасного со мной не происходит — только сердце начинает захлебываться.
Осмелев, скольжу ладонью по рукаву ниже. Прохладный шелк просто создан для прикосновений… А что при этом чувствует Граф? Не прекращая движения, поднимаю голову — и оказываюсь всего в десятке сантиметров от его лица. Граф глаза не открывает — играет честно. Он замер и, кажется, вслушивается в свои ощущения. Медленно втягиваю воздух… Как же я люблю этот запах…
— Вы вкусно пахнете, — словно читает мои мысли Граф — и я тотчас же отдергиваю руку.
Граф открывает глаза.
— Ну, вы и трусишка, — в его голосе сквозит ирония, но во взгляде нет даже намека на улыбку.
— Для первого раза отличный результат, я считаю.
— В самом деле? — ухмыляется Граф и пересаживается на стул. — Так что там дальше с нашими героями?
Песня зазвучала по второму кругу. Ксения поднялась с колен и выключила запись.
— Хочешь чая?
Глеб попытался ответить, но горло пересохло. Поэтому он просто кивнул.
Ксения ушла, а он все продолжал стоять, обнаженный, опираясь ладонью о подоконник. Глеб осознавал: его жизнь изменилась и больше никогда не будет прежней. Какую роль он играл в этом новом мире? Кроме предателя Ланы и любовника замужней женщины?
Мелкий дождь размывал пейзаж за стеклом. На асфальт, лопаясь, падали каштаны. По серой улице куда-то спешила женщина в сером пальто, с раскрытым цветастым зонтом. Кленовый лист, который к нему прицепился, едва различался на пестром фоне. Глебу показалось, что это единственное яркое пятно в унылой Вселенной может что-то значить.
На кухне закипал чайник. Ксения заперлась в ванной.
Глеб так ждал близости с этой женщиной — и близость была волшебной, тогда почему же сейчас он чувствовал себя обманутым? Потому, что те минуты ничего не изменили? Вырезать их — и все останется, как прежде: он в гостях у Ксении, она заваривает ему чай… А как могло быть иначе? Они, обнимаясь, лежат на полу, одаривая друг друга теплыми ленивыми поцелуями?.. Такая картинка даже в его голове не оживала.
Ксения не любила его. Похоже, она вообще ничего к нему не чувствовала — тогда как Глеба эмоции разрывали на куски. Но разве можно влюбить в себя женщину, которая этого не хочет?.. И разве можно перестать любить женщину, если сильно этого захотеть?..
Глеб сжал кулак и легонько ударил им по подоконнику. Пестрый зонт — это спасительное пятно на сером фоне — ничего не значило. То, что произошло между ним и Ксенией, — тоже ничего не значило. Но жизнь продолжалась.
