— Почему ты фыркнула? – спрашивает он.
— У тебя случайно нет кошки?
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
— Просто интересно.
Лиам останавливает машину перед лифтами, окруженными группой здоровенных мужчин в темных костюмах. Затем выскакивает из автомобиля, не заглушая двигатель. Я отстегиваю ремень безопасности, но не успеваю открыть дверь — он сам это делает. Затем вытаскивает меня, собственнически обвивает мое предплечье своей рукой.
На пути к лифтам он держит меня рядом с собой.
Один из его людей уже нажал кнопку вызова, так что двери открываются, как только мы приближаемся.
Лиам резко отдает команду по-гэльски. Мужчины вытягиваются по стойке «смирно», как будто собираются на войну.
И подозреваю, так оно и есть.
Двери за нами закрываются. Лифт гудит, поднимаясь.
Затем до меня доходит, что я прижимаюсь к стене и смотрю в пару сверкающих темных глаз. Лиам приближается ко мне, пока наши тела не оказываются всего в нескольких дюймах друг от друга. А затем скользит ладонью по моему горлу.
— Спокойно, — шепчет он, когда я издаю легкий звук паники.
— Ты все время это повторяешь. Я не думаю, что ты понимаешь значение этого слова.
— Просто дыши.
— Дышу.
— У тебя гипервентиляция.
— Это нормальная реакция на ненормальные ситуации.
— Ты не задыхалась на улице. Пули свистели над головой, но ты как Сара Коннор сжимала AR-15 и затаилась в засаде, чтобы снести голову Терминатору. Сама собранность. Не хватало только сигареты, лениво свисающей с твоих губ.
Он ждет ответа, не мигая глазами; его большой палец мягко скользит по пульсирующей венке на моей шее.
Я почти — почти — говорю, что мое неестественное спокойствие во время стрельбы было шоком, как я и планировала, но что-то останавливает меня.
Надеюсь, дело не моем обещании не лгать, потому что это было бы совершенно жалко.
— Могу я попросить об одолжении? — спокойно говорю я.
— Что угодно, — Лиам отвечает без колебаний.
— Я бы хотела иметь возможность не отвечать на некоторые вопросы, если ты не возражаешь. — Когда он молчит слишком долго, изучая выражение моего лица, я добавляю: — Мы ведь договорились говорить только правду. А, эм, мне не очень хочется говорить о себе.
Уголки его рта приподнимаются в кривой усмешке.
— Я не задавал вопросов.
— Не будь ослом. Это подразумевалось.
Его нежный большой палец продолжает гладить мою кожу, пока Лиам задумчиво меня изучает, скорее всего, не упуская, что мои соски твердеют от его прикосновения к моей шее, и что из-за этого я злюсь настолько, что мне хочется ударить себя по лицу.
— Может, придумаем кодовое слово для случаев, когда ты предпочитаешь уклониться от ответа, а не лгать? — Выражение его лица нейтральное, но слабый смех подчеркивает его слова.
— Разумеется! Как насчет: «Хрен тебе»?
Его губы дергаются.
— Это два слова.
— Тогда назовем это кодовой фразой.
Судя про всему, он пытается подавить улыбку.
— Может быть, возьмем что-то более почтительное? Ведь, возможно, тебе придется говорить это перед моими людьми.
— Точно. Нельзя омрачать твое сияние альфа-самца. Трубкозуб? — Он неодобрительно морщит нос. — Четырехугольник? Мандраж? Мальтипу?
— И ты обвиняешь меня в том, что я ем словарь на завтрак!
— Это была всего лишь шутка. Уверена, что на самом деле завтракаешь ты душами неугодных.
Он смотрит на меня взглядом, значение которого я не могу понять, пока он не произносит:
— Ты хоть представляешь, как сильно я хочу поцеловать тебя прямо сейчас?
— Пожалуйста, не надо, — шепчу я через мгновение, как только могу снова дышать.
Лиам вздыхает.
— Не буду, — хриплым голосом успокаивает он. — По крайней мере, пока ты меня не попросишь.
— Этого никогда не случится.
Лиам сверлит меня взглядом, а его большой палец лениво поглаживает пульс на моей шее.
— Случится, милая. Ты будешь ненавидеть себя, но это случится, потому что ты хочешь этого так же сильно, как и я. Верно?
На самом деле, последняя часть мало похожа на вопрос. Скорее на вызов.
Лиам поймал меня в ловушку своего пылающего взгляда, держа руку на моем горле, отчего все мои нервные окончания запели. Вряд ли мне бы удалось солгать, даже если бы от этого зависела моя жизнь.
Я поворачиваю голову и закрываю глаза.
— Трубкозуб.
Лифт замедляет ход и останавливается. Раздается сигнал. Двери раздвигаются.
Лиам наклоняется и шепчет мне на ухо:
— Для протокола, я бы сжег весь этот чертов город, только чтобы услышать, как ты это признаешь.
Он преступник, безжалостный, бессердечный, самонадеянный сукин сын, но, боже милостивый, еще он самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо встречала.
Со мной что-то очень не так.
Он берет меня за руку и ведет в свой дом. Ой, не так… в свой пентхаус. Мы проходим через гостиную, огромную и тихую, и мимо такой же огромной столовой, пока не достигаем кухни. Тоже огромной. И, как и все остальное, оформлена она полностью в серых и черных тонах.
Лиам подводит меня к барной стойке с мраморным покрытием и помогает сесть, убедившись, что мне удобно, прежде чем обогнуть стойку и открыть шкафчик над раковиной.
Оттуда он достает бутылку бурбона и два бокала и наливает в них по одной порции.
Затем сбрасывает пиджак, снимает запонки, закатывает рукава рубашки до локтей, ослабляет узел галстука, снимает его через голову и бросает на стойку. И в качестве заключительного акта расстегивает три верхние пуговицы рубашки, обнажая загорелое горло, которое с одной стороны украшает татуировка.
Какая именно сказать не могу. Я слишком занята разглядыванием других рисунков на его мускулистых предплечьях.
Святые небеса... сколько их всего? И где еще? И все ли они неровные, как те, что у него на руках?
— Пенни за твои мысли.
Я поднимаю взгляд от своего благоговейного осмотра его предплечий и вижу его ухмылку.
