козел.
И костюм лыжный надел такой же светлый, если ляжет в снег, его и не отыскать!
Сказал, что я хуже шлюхи. Скучно!
Скатав снежок, запускаю ему прямиком в лоб и… бегу.
Делаю потрясающий рывок, но не сделав и двух шагов в сторону цепляюсь за какую-то корягу, что торчит из-под снега, и падаю пластом.
Пушистый снег забивается в нос и рот, холодит лицо.
— Гыыы… Тебе помочь?
Сажусь, отряхиваясь и оплевываясь.
— Мне лучше не мешать.
— Язык твой — враг твой. Самой же болтовня боком выходит. Карма!
— Как бы тебе боком не вышло. Сравнил невинную девушку со шлюхой. Как только язык повернулся!
— Ловко.
— Что?
— Ты спросила, как повернулся мой язык. Ловко повернулся.
— У тебя недельный запас скоро снова исчерпается. Причем на гадости. То есть бесполезно.
— А ты свой запас на приятности тратишь? Или на оскорбления? — задает вопрос Дан. — Еще пять минут гуляем, потом домой. Крышку от термоса верни.
— Кажется, я ее потеряла.
Мне приходится искать крышку от термоса. Она оказывается в куче снега возле ног Дана. Уверена, он ее видел, но не сказал. Не помог! А я, блин, как лиса зимой, в поисках мышей, под снегом искала!
— Домой. Шагай за мной.
Судя по прохладному тону, Дан снова переключается на режим экономии слов. В принципе, это даже неплохо: меньше гадостей в свой адрес услышу.
Но в груди все равно комком встает обида из-за несправедливости!
***
Я же ничего плохого не сделала. И не хотела обижать остолопа. Он первым начал, думаю в запале. Но потом раскручиваю назад и понимаю, что часть вины за собой признать можно.
Но лишь малую часть.
Разве он не должен был вести себя прилично?
Чем ближе дом Дана, тем невыносимее мысль, что снова придется ночевать в этой гадкой кладовке. Я только размялась, почувствовала пространство, свежий воздух…
Переступаю порог, и нутро сжимается от мысли: пребывание в этой каморке я не выдержу!
На фоне пребывания на свободном пространстве мысль о тесных стенах кажется просто невыносимой.
Я медленно раздеваюсь, стараясь отсрочить миг заточения.
— Туалет. У тебя три минуты, — бесцветным голосом сообщает Дан.
Стянув в себя комбинезон, он остается в одном термобелье, обтягивающем его мощное тело, словно вторая кожа.
Меня будоражит вид его широченной спины, и в памяти оживают воспоминания, как он меня подбрасывал и натягивал на себя, подбрасывал и натягивал.
И все эти пошлые воспоминания оживают только от вида его мышц при банальных движениях.
Так, пошлые мысли в сторону.
Мне надо как-то наладить контакт с этой секс-машиной, чтобы он меня отпустил. В идеале, мне надо найти новое тихое место…
— Послушай, Дан.
Он быстро оборачивается в мою сторону.
— Даниил….
— Дан, — обрывает. — Мое полное имя не Даниил.
— А как?
— Это будет иметь отношение к тому, что ты собиралась сказать?
Он вводит меня в ступор. Решительность тает под этим суровым взглядом.
Проще всего убежать, конечно. Но еще столько в каморке?! Нет…
— С едой нехорошо вышло.
— Вышло? — сощуривается. — У тебя вот-вот три минуты на туалет закончатся, а ты треплешься.
— Ладно. Я отвратительно… мерзко с едой поступила. Ужасно. Извини! — лицо горит, когда произношу слова извинений.
Грудь колет, язык плетет всякую чушь в попытке подобрать слова извинений.
— Я не хотела тебя обзывать. Это было сделано не со зла, а от… от… Глупо вышло!
— Хм.
Дан подпер подбородок рукой, потер его.
— И все?
— А что еще?
— Если бы ты видела, как тебя корежило, когда извинялась… — ухмыляется уголками губ.
— Так извинения приняты?
— Приготовишь ужин, нормальный ужин. Приму, — кивает. — Не расслабляйся, ты на испытательном сроке.
— Хорошо.
— Можешь идти.
— Спасибо! — улыбаюсь.
Так мало нужно для счастья: отобрать, и затем щедро вернуть…
— Спасибо!
— Ты уже говорила.
О боже.
Я могу не сидеть в четырех стенах. Извиниться было, конечно, сложно, но не так, чтобы невозможно.
Плюс ком из груди ушел и дышать стало легче! Появилось воодушевление…
О, я такой ужин приготовлю! Ты, Дан, пальчики оближешь! И сам захочешь извиниться, что сравнил меня со шлюхой!
Стопроцентно извинишься.
Папа говорил, что извиняются только слабаки и неправые. Кто сильный, тот и прав. Вот только я не в роли ни сильного, ни правого. Мои извинения — не стратегия. Просто, когда сказала, самой легче стало…
Если бы тебя не жрали могильные черви, папочка, я бы обязательно тебе рассказала, что извиняться даже приятно.
А ты бы извинился?
Извинился передо мной за все?
Осло
Белка ускакала радостно.
Реально, ускакала. Даже рыжие волосы-пружинки запрыгали еще сильнее и как будто бы радостнее.
Хмыкаю ей вслед: а попка-то хороша, вон как из стороны в сторону двигается. Аккуратная попка сердечком, не раскачанный пердак, как многие сейчас стараются в приседах сделать его железным и как можно более круглым, чтобы из трусов вываливалось все.
У Ники приятная, естественная задница, маленькая, мягкая, идеально подходящая к ее тонкой высокой фигуре. Пожалуй, ей бы пошли платья в пол. И я бы с удовольствием такое задрал. Зажал в темном углу, задрал и устроился между ее длинных ножек, накачивая дерзкую малышку оргазмами.
Наваждение выходит таким ярким, что перед глазами даже фон дома замыливается. Выходит поверх, и все эмоции, чувства — туда!
Сердце отстукивает ускоренно, пульс разгоряченный и член солидарно подталкивает трусы головкой: давай трахнем эту Белку.
Прямо сейчас.
Нет. Рано.
Усилием воли прячу свои желания, как можно глубже, переключая фокус внимания. Уверен, мы еще потрахаемся. Она развела огонь, который требует продолжения.
Но слишком быстро проявлять интерес не стану.
И вообще… Она на меня, кажется, запала.
Просто из вредности фигню всякую нести начала, значит, так или иначе состыкуемся и славно оттянемся. У меня нет проблем с выдержкой и терпением, но с этой Белкой хочется поскорее — вот засада.
Приходится себя одергивать чаще, чем всегда. Но не думаю, что есть причины для беспокойства.
Все идет по плану. Просто на этот раз задание вышло более грязным, чем всегда, и мне нужно время побыть одному, расставить приоритеты, восстановиться и оттянуться, разумеется, с какой-нибудь кайфовой телкой.
Обычно снять их не представлялось больших сложностей.
Это только в детстве я собирал обидные прозвища от уличных пацанов и оплеухи с
