Впрочем, если бы год назад мы не ввязались в эту безумную затею, я бы никогда не встретила Леона, и не встретила бы Робера, Жаклин, не узнала всего того, что узнала за время пребывания в Лондоне, не подружилась бы с Александрой.
Зато мои дети остались бы со мной.
И я бы считала, что так и должно быть, как считала раньше.
Закрыв глаза, она на мгновение погрузилась в полудрему, но тут же открыла их навстречу солнцу. Голова была как в тумане. Мне нужно все, с отчаянием подумала она… все, все, все… неужели я так ничему и не научилась? Она почувствовала, что это невозможно, и при мысли об этом все тело словно оцепенело. Потом она снова подумала: «Никто не может получить все сразу, и я знаю, что мне было бы гораздо легче принять то, что у меня может быть, если бы Сабрина решила, что мы сделаем так, чтобы мне не пришлось…»
Она устыдилась собственных мыслей и еще крепче сжала руки на коленях. Прости меня, Сабрина. Я все еще пытаюсь переложить на тебя ответственность за собственную жизнь.
Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Наверное, горничная, подумала она, проходя в гостиную. Пусть лучше придут, когда мы уйдем. Она отворила дверь.
— Мама! — воскликнул Клифф и бросился к ней с таким жаром, что ей пришлось отступить вглубь комнаты.
— Мамочка, bonjour? bonjour![38] — От радости и возбуждения Пенни сначала прижалась к Стефани лицом, нырнув под широко раскинутые руки Клиффа, а потом принялась пританцовывать на одном месте. — Это папина идея! Ну как, мы тебя удивили? Удивили, правда? Это и есть наш сюрприз! Ты ведь не знала, что мы приезжаем!
Под натиском детей Стефани пошатнулась и чуть не упала. Ее захлестнула бурная радость, и, нагнувшись, она сжала детей в объятиях.
— Ты ведь ничего не знала, правда? — продолжал допытываться Клифф. — Так ни о чем и не догадалась, да?
— Да, — прошептала Стефани. — Ах, как я люблю вас, люблю вас, люблю вас… — Она без конца повторяла одни и те же слова. Она целовала своих детей, а их радостные лица были обращены к ней. Стефани всем телом тянулась к исходившему от них теплу и неуемной энергии. Тут она опять почувствовала прилив слабости и, пошатнувшись, сделала шаг назад.
Она услышала, как хлопнула дверь, и, вскинув голову, встретилась взглядом с Гартом. Он смотрел на нее.
Ее словно ударило током, и она поспешно отвела взгляд. Она, казалось бы, напрочь вычеркнула его из жизни. Сейчас Стефани не верила своим глазам, видя его так близко с собой и с детьми. Так, словно они одна семья, с которой она была долго разлучена. А он протянул к ней руки, и глаза его светились такой любовью. Так было в первые годы их жизни вместе. Она вдруг ощутила острый прилив ревности: сестра вызвала в нем такое чувство, а ей это оказалось не под силу.
Она покачала головой, словно стараясь отмахнуться от этих мыслей. В считанные доли секунды она подсознательно заметила, что седины у него прибавилось, выражение худого лица приобрело нежность, которой она раньше за ним не замечала. Да и вообще он стал куда привлекательнее по сравнению с тем мужчиной, которого она знала и помнила. Но усилием воли она заставила себя отвести от него взгляд и переключилась на детей, не умолкавших ни на минуту. Эти протянутые к ней руки, любовь, светившаяся в его глазах, предназначались не ей, но она не могла сказать ему, что она не Сабрина. Она не была к этому готова. Она даже не могла поздороваться с ним, как жена, встретившаяся с мужем. Если ему это не понравилось, что ж, он сам виноват. Какое у него право устраивать такие сюрпризы? Ладно, она разберется во всем этим позже. Может быть, он просто уйдет и оставит ее вместе с детьми.
Вместе с детьми и Леоном.
— Ты сегодня пахнешь по-другому, — укоризненным тоном сказала Пенни. — Это духи? А говорила, что тебе не нравятся духи.
— Ах… Может, все дело в шампуне, я купила себе новый. Лучше расскажите, как вы долетели. И как оказались здесь. А то я думала…
Обнявшись, они все вместе прошли мимо спальни, дверь в которую была закрыта, и вышли на террасу. Гарт не тронулся с места. Он был вне себя от потрясения, его душила холодная злоба. Эта женщина — не его жена. Он понял это, когда встретился с ней взглядом. Они с Сабриной прожили тринадцать месяцев, и он знал ее так, как никого на свете. Эта женщина — не она.
Эта женщина — Стефани.
Значит, она не погибла при взрыве. Значит, это не ее хоронили в Лондоне. Не ее оплакивали целый год. Выходит, все это время она жила… впрочем, какая, черт побери, разница, где она все это время жила… не все ли равно? Как бы там ни было, она должна была жить тайком, потому что все считали, что ее уже нет в живых. И вот она здесь собственной персоной, путешествует вместе с Сабриной, живет с ней в одном гостиничном номере, проводит вместе с ней время… Неужели Сабрина так часто за этот год наведывалась в Лондон за тем, чтобы повидать сестру? А затем она вернется в ту жизнь, которую ведет сейчас и о которой он не имеет ни малейшего представления.
А Сабрину она отошлет обратно в Эванстон.
Выходит, им оказалось мало того, что они попытались каждая пожить новой жизнью. Им еще захотелось оставить все, как есть сейчас, до конца. Выходит, обман продолжался.
Он смотрел на Стефани, лицо которой лучилось радостью, пока дети рассказывали ей про аэропорт имени О'Хары в Чикаго, и про аэропорт имени де Голля в Париже, а потом о том, как они летели. Они были настолько поглощены собственными приключениями, что не просили ее рассказать о себе. Они смотрели на нее, но были заняты собственными заботами, и она рисовалась им, словно в тумане. Они по ходу событий подлаживали действительность под себя — если в этом была необходимость.
Я тоже раз так сделал, подумал Гарт. Но больше не собираюсь.
— Знаешь, мам, нам дали такие аккуратные маленькие наборы. Там еще зубная щетка складывается пополам…
— А еще, мам, там была кислородная маска. Кое-кто из пассажиров надел их, когда решил поспать, и вид у них был такой странный!
Гарт с застывшим лицом смотрел на них. Почему она мне ничего не сказала? Если им захотелось оставить все как есть, я бы тоже был не против. Боже милостивый, почему она ничего мне не сказала, чтобы мы вместе во всем разобрались, зарегистрировали наш брак в установленном порядке, жили, не скрывая правды…
Потому, что тогда ей пришлось бы обо всем рассказать детям.
Но мы вместе могли бы это сделать.
Смогли бы?
И что бы мы им сказали?
Что эта женщина, которую они считали матерью, обманула их. Что их настоящая мать в один из сентябрьских дней упорхнула и ее не было целый месяц, пока не погибла… считалось, что погибла… И за все это время она даже не повидалась с детьми, не поговорила с ними. Смогли бы мы все это сказать Пенни и Клиффу?
