— Но молока в чашке только половина, — поправил ее Клифф. — По-моему, это страшно скучно. Пап, а нельзя еще куда-нибудь сходить до начала выступления фокусника? Скажем, взобраться на Эйфелеву башню?
— И по ходу дела забыть все наши напасти, — пробормотал Гарт, и только Александра уловила горькие нотки, прозвучавшие в его голосе.
Клифф нахмурился.
— Что еще за напасти?
— Беспокойство, депрессия, тревоги, проблемы.
— У меня ничего этого нет. Пап, может, пойдем?
— Папа, пойдем! — порывисто поддержала его Пенни.
Схватив за руки, дети стали тянуть его за собой. После охватившего их возбуждения от встречи со Стефани, дети начали проявлять беспокойство. Гарт заметил первые признаки: Пенни и Клифф почувствовали, что творится что-то неладное. Мама хочет пойти с ними в кафе, а папа почему-то заартачился, но почему? К тому же они не поцеловались при встрече, хотя раньше всегда это делали, даже когда не расставались. Перехватив их взгляды, в которых появилась едва уловимая тревога, Гарт решил уступить. Он позволил им увлечь себя из комнаты следом за Александрой, а та еле заметно повела плечами в знак покорности судьбе и направилась за Стефани.
Обстановка гостиницы сразу бросалась в глаза: роскошная мебель и мрамор, бархатная обивка стен и изобилие антикварных предметов. Но Гарт едва обратил на это внимание: его мысли были заняты Сабриной и сюрпризом, который они приготовили вместе с детьми. Он предполагал, что сначала они вчетвером проведут два дня в Париже, затем отправят Пенни и Клиффа самолетом в Лондон. Там, в доме на Кэдоган-сквер их уже ждет не дождется миссис Тиркелл и на несколько деньков возьмет их под свою опеку. Потом она отвезет их домой, в Эванстон, а они тем временем проведут неделю вдвоем в Париже. В то время ему казалось, что лучше просто не придумаешь. Теперь же, спускаясь в обитой бархатом кабине лифта в вестибюль, а потом ступая, словно в тумане, по витой лестнице розового мрамора, он понял, что, по всей вероятности, это была худшая из всех идей, которые приходили ему в голову.
Нет, мысль была вполне правильная. Если исходить из того, что я думал…
Нет, не думал. Знал. Я знал, как у нас складываются отношения. Я их не выдумывал и не занимался самообманом просто потому, что мне так хотелось. Я взял Пенни и Клиффа с собой в Париж, потому что мы были семьей, в лучшем смысле этого слова.
Выйдя из гостиницы на улицу, он остановился, ослепленный ярким солнцем, и невольно прикрыл глаза рукой. Затем Гарт заметил в нескольких шагах поодаль обеих женщин и детей. Увидев, что его нет рядом, Александра и дети оглянулись и замедлили шаг, но Стефани продолжала идти прямо и глядя только перед собой. И, смотря на ее прямую спину, Гарт вспомнил Стефани во время их последней ссоры тринадцать месяцев назад. Как раз перед тем, как она отправилась в Китай. Он вспомнил Стефани, которая не вернулась.
Вернулась не она, а Сабрина. Сабрина, доказавшая, как глубоко она их любит.
Она не могла бы поступить так по отношению к нам. Она не смогла бы жить во лжи, делать вид, будто оплакивает сестру; делать вид, что она моя жена! Так притворяться во всем, что делало нас любовниками, друзьями, что так чудесно преобразило наш дом?
Я не могу в это поверить. Не верю.
Впрочем… волшебство и неожиданность, как говорит Александра.
Что ж, для меня все это на самом деле неожиданно.
— Папа, ну пойдем! Александра говорит, это всего в нескольких кварталах отсюда!
— Гарт. — Александра замедлила шаг, дожидаясь, пока он не подойдет поближе. — Скажите, чего вы хотите. Нам нужно придумать, как помочь Пенни и Клиффу, а то они меня уже замучили расспросами, не случилось ли чего-нибудь. К Стефани они тоже пристают с этими вопросами.
— И что она им отвечает?
— Что все в порядке, что она их любит.
Снова прикрыв глаза рукой, Гарт посмотрел на детей.
— Вы не могли бы как-нибудь намекнуть им, что мне хотелось бы остаться наедине с их… матерью? Вы один раз упомянули это в разговоре, добавьте еще что-нибудь для полноты картины. Постарайтесь, чтобы ваше объяснение прозвучало романтично, если, конечно, вы сможете приукрасить правду до такой степени, что будет невозможно отличить ее от лжи.
— Гарт, прошу вас, воздержитесь пока от выводов. И не будьте таким злым. Вы ведь не знаете всего, что произошло. Не знаете всего, что ей довелось пережить.
— Мне плевать на то, что ей довелось пережить. На свете нет ничего, что могло бы оправдать ложь, притворство…
— Погодите. — Глаза Александры широко раскрылись от изумления.
— Я же говорю не о Сабрине, а о Стефани. Вы же о ней ничего не знаете.
— И не хочу знать. С какой стати, черт побери? Вы что же думаете, после того, как она больше года где-то моталась и за все это время не удосужилась вспомнить, что семья для нее не пустой звук, я стану беспокоиться о том, что ей довелось пережить? Ах, Бога ради, простите меня, Александра, я не мог сдержаться. Если у вас еще есть желание куда-нибудь сводить Пенни и Клиффа и выдумать предлог, чтобы они не задавали лишних вопросов, я был бы вам крайне признателен.
— Я обо всем позабочусь, мне так приятно побыть вместе с ними. Мы пойдем в кафе «Маленький принц», это рядом с Сеной. Сначала нужно идти вдоль реки, а потом повернуть налево. Его нельзя не заметить. Не торопитесь, а мы тем временем с удовольствием посмотрим представление фокусника.
Гарт видел, что она догнала Пенни и Клиффа и, заговорив, вскоре вновь завладела их вниманием. Но мысли его уже переключились на другое.
Она опознала труп погибшей. Сама присутствовала на похоронах от начала и до конца. Если она не притворялась, то как все это могло произойти?
Кого же мы похоронили в тот день?
Они всегда были так близки — Сабрина и Стефани, в некоторых отношениях — близки настолько, что в этой близости было что-то таинственное. Так ли хорошо он их знал? На самом ли деле он стал частью жизни Сабрины, или это самообман? Он наслаждался жизнью в течение прошедшего года, принимая желаемое за действительное? Ведь в те первые три месяца, что Гарт с Сабриной прожили вместе, он уверил себя, что рядом с ним — Стефани?
Нет, черт побери! Она любит меня так же, как я ее. Я знаю это. Знаю. В некоторых вещах нельзя притвориться.
Однажды ему пришлось столкнуться с тем, как к нему возвращается ощущение реальности, в то время как мир, казалось, сошел с ума. Это было в прошлом году на Рождество, после того, как он выгнал Сабрину из дома, и она улетела в Лондон. Сидя поздним вечером один в пустом доме, он вспоминал: «Связи распались, основа на держит…».[40] Теперь, идя вдоль Сены солнечным октябрьским днем, он всей душой стремился обрести основу, надежную основу для жизни, полной взаимного доверия.
