Свон долго обнимала Реджину, пока они лежали на смятых простынях и разбросанных подушках, постепенно остывая. Физическое желание отступило, и разум снова заговорил в Эмме, когда она гладила заплаканную Реджину по спине, крепко обнимая.
Она сделала это. Она заставила сильнейшую из женщин сотрясаться в рыданиях, захлёбываясь слезами. У неё не было выбора, напомнила себе Эмма. Не позаботься она о себе, груз, давивший ей на плечи, стал бы между ними стеной. А может быть, произошло бы что-нибудь гораздо худшее. Она зажмурилась. Выбор всегда есть. И может быть, её выбор был неверным.
- Прости, – искренне шептала блондинка, баюкая её, целуя в висок и напевая ту самую песню, которая помогала ей сохранять здравый рассудок.
Реджина плакала, и по щекам Эммы снова побежала соленая влага. Вдруг всхлипы прекратились, хотя плечи брюнетки продолжали вздрагивать, и, отстранившись, Свон увидела, что та улыбается. Потом Миллс засмеялась безумным смехом. Щеки у неё покраснели, лицо всё еще было мокрое от слёз, а глаза воспалились, но, господи, какая же она красивая.
- Прости, – Эмма ничего больше не смогла придумать. Реджина захохотала громче.
- Простить? – переспросила Миллс, вытирая глаза. С быстротой, которой Эмма не ожидала, она обняла её за шею и поцеловала. Поцелуй должен был стать жестким, но в нём было столько близости, и преданности, и чистейшего обожания, что блондинка не ощутила ничего, кроме нежности.
- Ты дома, – прошептала Реджина. – Не извиняйся за это.
Они лежали на одеяле, повернувшись друг к другу лицом и переплетясь ногами. В комнате было прохладно, но не хотелось отодвигаться друг от друга даже для того, чтоб укрыться. Эмма провела стопой по шелковистой коже лодыжки и ухмыльнулась, увидев, что Реджина, сосредоточившая свое внимание на креплениях протеза, отвлеклась. Их окружала тишина, потому что слишком трудно было найти слова, чтоб выразить, что они чувствуют. Зрачки Эммы тревожно расширились, когда Реджина коснулась места, где протез присоединялся к руке. Она пристально посмотрела в карие глаза, но не увидела в них ничего, кроме грусти, удивления и любопытства. Ни осуждения. Ни жалости. Любовь, как она есть, во всей красе.
Свон молча приподнялась, опираясь на руку, и отстегнула протез, открывая заканчивающуюся на сгибе локтя культю.
Пристраивая протез на тумбочке, девушка думала, что, возможно, снимать механическую руку пока что не стоило, но, едва она легла обратно в кровать, ладонь Реджины накрыла её правую руку. Ногти легонько пробежали по бицепсу, пощекотали плечо и спустились до локтя. Эмму всё еще мучили фантомные боли в руке, которой у неё больше не было, но сейчас она могла поклясться, что чувствует, как Реджина ласково гладит костяшки пальцев. Когда брюнетка сделала это снова, по позвоночнику Эммы побежали мурашки.
- Почему ты не позвонила? – удрученно прошептала Реджина, играя одним из золотистых локонов.
- Взгляни на меня, Реджина, – не сдержавшись, Эмма спрятала культю и повернулась так, чтоб шрама на щеке не было видно. – Когда меня нашли, я была последним, что ты хотела бы видеть в своей жизни.
Миллс взяла её за подбородок и посмотрела в глаза:
- Но ты была бы со мной.
Эмма покачала головой:
- Нет, ты увидела бы пустую оболочку.
- Мне было бы всё равно, – настаивала брюнетка. Она убрала руку с лица Эммы. Настал её черед отвести взгляд. - Представляешь, каждый божий день я мечтала, чтоб ты вернулась домой, а ты была всего-то в другом штате, – Реджина нервно теребила ниточку, выбившуюся из подушки.
- Я хотела. Поверь, хотела, – взяв Реджину за руку, Эмма поцеловала костяшки пальцев, не готовая отпустить этот момент. Может, через секунду, Миллс выбросит её из своей кровати, из своей жизни. Может быть, это чудо – всего лишь случайность. Отчаянный поцелуй на запястье. Языком по предплечью, и скоро Эмма скользит губами по шее и снова касается сладких губ. – Я была… не в порядке.
- Ты могла приехать сюда, а не принимать решение за меня, – несмотря на обиду в голосе, Реджина наклонила голову, предоставив губам Эммы полную свободу действий. Она всхлипнула, когда Свон прикусила нежную кожу между плечом и шеей.
Девушка отстранилась – достаточно, чтоб брюнетка открыла глаза, разочарованная потерей контакта. Зелёные глаза, полные сожаления и тоски, смотрели виновато.
- Дело было во мне. Раз в жизни я подумала о себе. Мне нужно было прийти в норму и примириться с собой прежде, чем продолжать жить, – она бессознательно подвинулась к Реджине, схватив её за руку. – Я не могла допустить, чтоб ты справлялась со мной, когда я сама не могла с собой справиться.
Прижавшись лбом ко лбу женщины, Свон прошептала так тихо, словно выдавала государственную тайну. И в каком-то смысле так оно и было. Тихо-тихо она озвучила причину, по которой не приехала в Сторибрук, едва вернувшись в Штаты. По которой всё ещё продолжала казнить себя.
- Я боялась.
- Чего?
- Причинить вред тебе и Генри.
Руки Реджины обняли её за талию, притягивая ближе, но блондинка не позволяла себе выдохнуть от облегчения и погрузиться в их успокаивающее тепло. Это слишком хорошо, чтоб быть правдой.
- Когда меня нашли, я целыми днями лежала, дрожа, дергаясь в судорогах, забившись в угол, как угодивший в ловушку зверь. Я едва могла находиться с кем-то в одной комнате, чтоб не подскакивать от каждого шороха. И если ко мне подходили слишком близко, я реагировала. Нехорошо реагировала.
- Я хочу злиться на тебя, – призналась Реджина.
- Ты имеешь на это право, – робко пробормотала Эмма.
- Не нужно строить из себя мученицу, – резко бросила Миллс и, фыркнув, погладила пальцами гладкий живот Эммы. Он не был таким крепким, как она помнила, но всё равно сводил её с ума. – Часть меня очень расстроена. И большая часть меня очень хочет тебе врезать.
- Ага, – промямлила блондинка, пристально рассматривая рисунок простыней. Вот оно. В любую секунду.
- Но я слишком счастлива, что ты дома, так что на остальное мне действительно плевать.
Взгляд Эммы метнулся к её лицу, и она неуверенно улыбнулась, заливаясь краской прежде, чем поцеловать ухмыляющуюся Реджину.
- Но я хочу это слышать, – брюнетка отстранилась и взяла лицо Эммы в ладони. Свон на секунду отвела взгляд, когда Реджина нежно провела подушечкой пальца по шраму от уголка розовых губ до правого виска, чувствуя каждый мельчайший изгиб. Она скользила по Эмме удивленным взглядом, по каждому шраму, каждой крошечной царапине, будто сравнивая женщину, сидящую перед ней, с той, которую провожала в аэропорту много лет назад. И Эмма знала, что она и та женщина – разные люди. Она никогда не будет прежней, как бы ни старалась. Но когда Реджина поцеловала её шрам, а потом губы, потершись носом о её нос, в эту секунду между ними было столько близости и доверия, что Эмме снова захотелось заплакать, потому что прошлое потеряло всякое значение, превратившись в несуразное видение. Эмма хотела будущего. С Реджиной. Будущего для их семьи.
