Анастасия извлекла из шкафа, с полки, где сложены ждущие своего часа отрезы тканей, подарок Соумена — настоящее сари из блестящего натурального шелка. На белом фоне были изображены силуэты храмов, похожих на храм в Кхаджурахо, перья райских птиц, бирюзовые, черные, бордовые дивные цветы, напоминающие маковые чашечки, до краев наполненные росой, и древние, непонятные орнаменты.
Целых пять метров матово поблескивающей ткани, отрез, который невозможно раскроить, нельзя превратить в неиндийское платье. Это сари — как непереводимая на иные языки чувственная поэзия.
Настя провела рукой по гладкой поверхности, и вдруг у нее возникло желание завернуться, забинтоваться в это великолепие, почувствовать его всей поверхностью тела. Через мгновение все, что было на теле, — платье, лифчик, колготки, трусики, — некрасивое, как весенний снег, комом валялось в углу дивана, а ее второй или даже первой кожей стала нежнейшая ткань. И Анастасия „на собственной шкуре“ убедилась, что индийские женщины чувствуют себя намного эротичнее европейских. Индуска вся — эротика. Ее одеяние, походка, танец переполнены чувственностью.
Конечно же, по всем правилам завернуться в сари она не сумела. Интуиция подсказывала ей какое-то решение, возможно, слишком далекое от классического. Но зеркало утверждало, что она великолепна. Настя чувствовала, как при каждом шаге вздрагивают складки шелка на груди, подчеркивая гармонию рукотворного покрова и женского тела.
Все еще завернутая в сари, она села за письменный стол. Сегодня она не будет сочинять красивые сказки о несоединимости мужского и женского начал в нашем несовершенном мире. У нее родилась идея иного плана, правда, возможно, не слишком оригинальная по форме. Когда-то французские кинематографисты уже использовали подобный прием, когда создавали знаменитую „розовую серию“. Они сочинили сценарии по мотивам классических произведений, сделав акценты на целомудренно опущенных авторами подробностях. Кстати, о подобном же ходе упоминал и Марк Самойлович, сожалея, что в „тени великого Толстого“ сложно пытаться описать интимную жизнь Анны Карениной.
Настасья решила писать не об Анне Карениной, а о куртизанке Камале, к которой приходит учиться искусству любви Сиддхартха, герой Германа Гессе, автора, соединившего в своих произведениях Запад и Восток.
Анастасия, чувствуя себя плагиаторшей-преобразовательницей, назвала Сиддхартха Дамодаром, а Камалу — Амбапали. И все сиюминутное ушло. Индия властно обвивала уже не только ее тело своим сари — все ее существо было охвачено музыкой Востока.
Сказка вторая.
„Перед самым городом, у обнесенной красивой оградой рощи, Дамодару попалось навстречу шествие. В разукрашенных носилках, которые несли четверо слуг и сопровождали нагруженные корзинами прислужницы, сидела на красных подушках под пестрым паланкином женщина — их госпожа. Под высокой прической Дамодар увидел очень светлое, нежное, умное лицо, ярко-красный, как только что вскрытая смоква, рот, нарисованные дугой брови, темные глаза, блестящие и зоркие, длинную шею, спокойно лежали руки, длинные и узкие, с широкими золотыми обручами на сгибах.
Первого встреченного на дороге человека Дамодар расспросил о том, кто эта женщина, и узнал, что она знаменитая куртизанка Амбапали.
После этого Дамодар вступил в город. Теперь у него была цель.
Когда вечером прекрасная Амбапали на носилках направлялась в рощу, Дамодар стоял уже у входа и на свой поклон получил кивок куртизанки. Вслед за этим он сделал знак одному из слуг, который шел последним в ее свите, и попросил его доложить своей госпоже, что с ней желает познакомиться молодой брахман. Через некоторое время слуга вернулся, предложил дожидавшемуся Дамодару последовать за ним и молча повел его в павильон, где лежала на диване Амбапали, после чего оставил их одних.
Амбапали улыбалась, играя веером из павлиньих перьев.
— Зачем ты пришел ко мне, о странник? — спросила она.
— Чтобы поблагодарить тебя за то, что ты так прекрасна. И если тебе благоугодно будет, то я попросил бы тебя, Амбапали, быть моей подругой и наставницей, ибо я еще совершенный невежда в том искусстве, которое ты знаешь в совершенстве.
При этих словах Амбапали громко расхохоталась.
— Вот уж не случалось со мной, чтобы пришел ко мне брахман с длинными волосами и со старой рваной повязкой вокруг чресел и захотел учиться у меня! Многие юноши приходят ко мне, бывают между ними и сыновья брахманов, но они являются в прекрасной одежде и изящной обуви, с благоухающими волосами и с полными кошельками. Вот какого рода юноши посещают меня, о брахман.
Дамодар же ответил:
— Вот я и получил от тебя первый урок. Но нет труда в том, чтобы обрить бороду, причесаться и умастить волосы. Мне, о прекрасная, следует подумать лишь о немногом — о хорошей одежде и обуви да о деньгах в кошельке. Знай же, более трудные задачи ставил себе Дамодар, а не такие безделицы, и справлялся с ними. Вчера, увидев тебя, я поставил себе целью: стать твоим другом и узнать от тебя радости любви. Ты увидишь, какой я способный ученик, Амбапали. Скажи, — Дамодар такой, как он есть — без платьев, без обуви и денег, — тебя не удовлетворяет?
Со смехом воскликнула Амбапали:
— Нет, почтеннейший, этого мне мало. У тебя должны быть прекрасные платья, прекрасная обувь, много денег в кошельке и подарки для Амбапали. Ты запомнил это?
— Да, я запомнил это! — воскликнул Дамодар. — Как я могу не запомнить того, что сказано такими устами? Твои уста, как свежевскрытая смоква, Амбапали. И мои уста алы и свежи, они подойдут к твоим, увидишь. Но скажи мне, прекрасная Амбапали, неужели ты совсем не боишься брахмана, пришедшего из леса, чтобы научиться любви?
— Почему же я должна бояться брахмана, глупого брахмана из лесу, который пришел от шакалов и еще совсем не знает, что такое женщина?
— О, он силен, этот брахман, и ничего не боится. Он мог бы взять тебя силой, прекрасная девушка. Он мог бы похитить тебя, мог бы заставить тебя страдать!
— Нет, брахман, этого я не боюсь. Разве стал бы какой-нибудь брахман опасаться, что кто-нибудь может прийти и похитить у него его ученость, его благочестие, его глубокомыслие? Прекрасны и алы уста Амбапали, но попробуй поцеловать их против воли Амбапали — ни капли сладости не почувствуешь ты в поцелуе. Любовь можно вымолить, купить, получить как дар, найти на улице, но взять силой нельзя.
Дамодар с улыбкой отвесил ей поклон:
— Ты права, Амбапали, ни одной капли сладости с твоих уст я не хочу лишиться, так же, как и ты должна изведать всю сладость моего поцелуя. Но скажи, прелестная Амбапали, не можешь ли ты дать мне еще один маленький совет?
