А спустя несколько минут беззаботная Маринка жуёт вату — она нисколько не напугалась. Хабаров вроде тоже. Но его тошнит в пластиковой кабине биотуалета.
— Вообще, я могу управлять самолётом, — оправдывается он. — Это все сомнительная еда из ресторанчиков быстрого питания.
— Угу, — соглашаюсь я, пряча улыбку. — Ну, что? Домой? Спасибо, Хабаров, замечательно погуляли!
Маринка домой явно не хочет, но уже вечер. Пора бы. Да и я сегодня слишком много времени с Хабаровым провела. Так привыкну к нему, к нему вообще очень быстро зависимость появляется, это мы уже проходили. Расслаблюсь, подпущу ближе… А защита в виде ребёнка со мной будет не всегда, к сожалению.
— Да, — кивнул Хабаров. — Но сначала я покажу вам одно замечательное место.
Замечательное место это небоскрёб. Он самый высокий в нашем городе, достроен, но ещё не запущен в эксплуатацию. К удивлению, внутрь нас пропускают без возражений. Огромное пустое здание завораживает и пугает, а лифт наверх поднимается целую вечность. На деле оказалось — несколько секунд. А потом мы выходим на крышу. Перед нами целый город, даже больше, я могу разглядеть тёмную громаду леса, кажется, если напрягусь, то и родное село увижу. Вечер тёплый и душный, но здесь, наверху неожиданно свежо и дует лёгкий ветер.
— Здесь будет смотровая площадка. Обзорные бинокли мы уже установили.
Маринка смело шагает вперёд. А мне хочется в охапку её, и домой, в деревню, в безопасность… Успокаиваю себя — тут бортики. Если подойти к ним, то становится понятно, что выпасть отсюда невозможно — снизу ещё одна площадка, техническая. Но блин, все равно страшно, Маришка у меня одна…
— Хочу посмотреть!
Маринка идёт к биноклю, который стоит в углу площадки. Он высокий, но для детей предусмотрена небольшая платформа, на неё дочка и встаёт. И мне снова кажется, что её просто сдует с этого пятачка бетона, который вторгся буквально в небеса. Вниз хочу! Маринка смотрит в бинокль, а я за её спиной стою, и отойти боюсь.
— Красиво, правда? — шепчет Хабаров в самое моё ухо.
По коже мурашки. Но то не от Хабарова, успокаиваю себя я. От ветра. Хочу отойти от места, которое кажется мне ловушкой, но Маришка ещё не нагляделась в бинокль. А Хабаров… Вдруг кладет руки на края перил, что отделяют нас от бесконечности. Все, теперь точно в ловушке.
— Мама, я вижу весь мир! — кричит дочка.
— Ооотлично, — выдыхаю я.
Потому что Хабаров ко мне прижался. Прямо к моей заднице, которую я так самонадеянно нарядила в короткие шорты. И его рука словно невзначай на моём бедре лежит. Ладно бы просто лежала!!! Она… крадется. Выше, к самому неровно обрезанному краю шорт. Замирает там, и я тоже замираю… а потом один палец проникает под ткань.
Глава 10. Марк
Положительно, этот ужасный день того стоил. Каждая его мучительная секунда. Потому что сейчас Любка стоит и шелохнуться боится. Ребёнок смотрит в бинокль и шумно восторгается, а я думаю, какая все у мамы девочки замечательно нежная кожа. Тут прохладно, а она словно солнцем подогрета. Гладкая. И хорошо, да, что у неё малышка. Иначе, как бы я Любку сюда заманил? Да никак. А теперь и пискнуть боится, чтобы не привлечь внимание дочки.
А мне и правда лишнее внимание совсем ни к чему. Я скольжу пальцами под ткань шорт. Место выбрал невинное, с внешней стороны бедра, чтобы не спугнуть раньше времени. Поглаживаю, и знаете — кайф. Придвигаюсь ещё ближе, чтобы чувствовала мою эрекцию, которая теперь аккурат в неё и упирается. А мне больно почти, и вот сейчас я очень жалею о том, что с нами ребёнок. Потому что дальше — точно никак. И хоть волком вой, или дрочи в кабинке ближайшего туалета.
Немного наглею, продвигаюсь пальцами к трусикам. А потом и вовсе накрываю лобок… Он скрыт тонкой тканью белья, я понимаю, что вот сейчас надо остановиться… Но трусики отодвигаю в сторону.
— Марина! — отмирает Любка. — Срочно домой, срочно!
Хватает ребёнка за руку и буквально волочет прочь стараясь на меня не смотреть. А я ещё чувствую, какая она там внутри горячая и… мокрая. Моя почти невинная ласка не длилась наверное и минуты, а она уже мокрая. Блин и член сейчас порвёт брюки. Я слышу, как Люба с ребёнком спускаются по лестнице, но остаюсь здесь, в надежде, что прохладный ветер выдует и мысли, и возбуждение, и хоть немного уляжется эрекция. Помогло лишь отчасти.
— Лифт служебный, — объясняю я. — Нужен ключ.
Они с девочкой стоят у лифта, который не могут вызвать. Я прикладываю карточку доступа, и дверь послушно открывается. Одна панель лифта стеклянная, девочка сразу прижимается к ней носом, разглядывая полумрак проплывающих мимо этажей, а я ловлю взгляд Любы. Он случайный, в зеркале. В кабинке лифта вообще сложно спрятаться… Смотрим друг на друга, я поднимаю руку, а потом… сую палец в рот. Тот самый, которому посчастливилось доли секунды побыть в трусиках самой Любовь Яковлевны.
— Сладкая, — говорю я.
— Кто сладкая? — оборачивается сразу девочка.
Люба краснеет буквально моментально и целиком.
— Жизнь у миллионеров, дочка, — торопливо объясняет она, прижимает ребёнка к себе и больше не выпускает.
Защищается малышкой словно щитом. Прекрасно, только не сможет же она все время держать её за ручку… Мы покупаем девочке коктейль в том же Макдональдсе, но она его не допивает, засыпает. Стаканчик выпадает из её рук на пол, сладкая жидкость медленно вытекает из трубочки оскверняя салон моей машины… Да бог с ней, с машиной.
— Хабаров, ты подлец, — говорит мне Любка, удостоверившись, что ребёнок спит.
— Но обаятельный же?
— Обаятельный подлец, — со вздохом соглашается она. — Только пожалуйста… не делай так больше.
Я молчу, этого обещать не могу. Мы едем, дорога за городом тёмная, пустая, мы молчим, даже музыку включать не стали. Потихоньку начинает накрапывать дождь. А мне так хорошо, что пиздец. Это странно и непонятно. Отчего мне хорошо так, в машине со спящим ребёнком, с его упрямой мамой, ночью, в дождь? Не знаю, но ловлю кайф. И на развилке сворачиваю в сторону. Мне хочется, чтобы эта поездка не заканчивалась, а от города до села при хорошей скорости всего сорок минут. Я сделал крюк и прибавил ещё час. Любка заметила, но не сказала и слова…
Ребёнка она отстегивает от сиденья сама. Девочка шевелится, но не просыпается, устала, день был очень насыщенный. А потом сумасшедшая мамаша пытается взять её на руки.
— Эй, — отодвигаю я её в сторону. — Тут же килограмм двадцать минимум! И ребёнка угробишь и сама надорвешься.
Беру девочку сам. Она спит, одна рука свисает вниз безжизненно, чуть покачивается при ходьбе. То самое голубое платье перемялось, косы сбились, но выражение лица самое что ни на есть довольное, даже во сне. Чувствую прилив нежности, которого внезапно пугаюсь. Хабаров, может зря ты сюда приехал? Вали, пока не поздно!
— Поздно уже, — говорит Любка и я вздрагиваю.
Она то смотрит на часы, но мне блин все понятно. Реально, сука, походу поздно. Люба гремит ключами, отпирая дверь в свой дом, я стою, держу спящего ребёнка и охреневаю от всего, что происходит.
Дом у Любки маленький совсем, прилепоен к среднему по типу таунхауса, только на советский манер. Кухня тонет в темноте, свет горит только в прихожей. Иду, несу такую лёгкую, и одновременно невероятно тяжёлую девочку. Потом спохватываюсь — прислуги у Любки точно нет. Значит полы сама моет. Поэтому разуваюсь и дальше по коридору топаю босиком.
Заглядываю в детскую, здесь ребёнок явно бывает не часто, ибо девственно чисто. Зато в гостиной диван застелен бельём, на нем крошечные куколки, книжки, детали от конструктора… Всё это Люба торопливо убирает, детальки гремят падая на пол. Любе, судя по всему стыдно. И зря, я и не такой срач развожу, а у меня прислуга есть…
— Сюда ложи, — командует Люба.
Я укладываю ребёнка, Любка наклоняется, стягивает с малышки сандалии, развязывает поясок платья. Она возится, а я на её задницу смотрю. Отличная задница… эрекция снова о себе напоминает. Съездить может в город, только уже без сопровождения…
