Ира судорожно вдохнула и попыталась встать, но ноги разъезжались на грязном полу. Наконец ей удалось подняться, она с сомнением посмотрела на спящего мужа, затем сняла плащ и ухватилась за мужские плечи, стараясь сдвинуть грузное тело с места. Роман что-то пробормотал и махнул рукой, задев ладонью Ирину по лицу. Она выпустила ткань из рук и упала, завалившись на бок и больно ударившись об угол обувной тумбы. Поняв, что ей не удастся перетащить Романа в комнату, Ирина принесла маленькую подушку и плед, укрыла спящего мужа и закрыла дверь. Сколько ещё она выдержит? Неужели он не понимает, что собственными руками гробит свою карьеру, здоровье, своё будущее? Шаркая ногами, Ира вошла на кухню и бессильно опустила руки — в мойке стояла гора грязной посуды, дверца у настенного шкафчика была оторвана и висела на одной петле. Нет, Лившиц был прав! В их браке уже давно только она старается хоть как-то сохранить семью, Рома давно наплевал не только на приличия, но и на её чувства. Если так будет продолжаться и дальше, надо заканчивать эту пытку!
Ира ещё раз посмотрела на грязную посуду, но потом встала и медленно пошла в спальню — всё завтра. Завтра выходной, а сегодня нет уже ни сил, ни желания что-либо делать…
Первым, что услышала Ира утром, был мерный гул работающей стиральной машины. Она повернулась набок и с головой укрылась одеялом. Ей не хотелось просыпаться, возвращаться к проблемам, выяснять отношения с мужем. Ей не хотелось ничего! Сейчас Ирине хотелось только тишины и одиночества. Чтобы никто не спрашивал её ни о чём, чтобы не надо было вставать и идти что-то делать, чтобы не было в этом мире телефонов, неожиданных звонков, глупых вопросов и не менее дурацких ответов. Чтобы сегодня, сейчас все оставили её в покое! Хотя бы на несколько часов, в течение которых она бы смогла восстановить силы, выспаться, ни о чём ни думая.
— Ира, завтрак готов, — раздался тихий голос за дверью. Как всегда, после очередного загула Роман готов был изображать покаяние. Только вот Ира уже почти не верила в его слова и обещания. — Ир, прости. Я понимаю, как это выглядело. Я виноват, Ириш. Прости, если сможешь.
Она услышала удаляющиеся шаги и медленно встала. Потёрла ладонями лицо, с силой нажимая на глазные яблоки, накинула халатик и вышла в коридор. Всё как всегда — чистый пол, помытая посуда, работающая стиральная машина.
— Рома, объясни мне, как ты докатился до того, что…
— Прости! Я не знаю, что на меня нашло! Просто так сложились обстоятельства, что я расстроился! Румянцев украл у меня материал!
— Кто такой Румянцев? — Ирина прошла на кухню и устало опустилась на стул, будто и не спала вовсе.
— Да никто! Бездарь! Но именно ему попалась новость об аварии на мосту, понимаешь? И виновник скрылся с места происшествия! Ты понимаешь, какое расследование можно провести по этому делу?
— На мосту? — Ира отвернулась к окну и глухо произнесла: — Не надо ничего проводить, Рома, никаких расследований. В этом происшествии тяжело пострадала Катя Булавина, а её сынишка погиб.
— Катя? Так это меняет дело, Ирина! Ты должна поговорить с ней — пусть она даст мне эксклюзивное интервью, с ментами я сам переговорю — и материал будет мой!
— Рома, ты меня слышишь? Катя получила тяжелую травму, её едва вчера смогли спасти! Да у неё клиническая смерть на операционном столе была! Сын погиб! А ты тут об интервью говоришь!
— Ну так всё это уже в прошлом! А в настоящем она жива, со временем всё утрясётся, родит ещё себе кого-нибудь. А пока она может помочь тебе и мне. Ты же её подруга!
— Рома, услышь меня, пожалуйста! Оставь это дело! Никто никаких интервью раздавать не будет. Сейчас главное, чтобы она выжила. А тебя я попрошу — подумай о себе. Ты меня извини, но таскать на себе обделавшегося мужа и получать за это пощёчины я не буду! Тебе всего тридцать два, а ты уже похож на спившегося бомжа из подворотни! Я уже даже не расстроена, мне не больно и я не злюсь больше. Я просто устала. Я устала прикладывать больше усилий, чем получаю взамен. Я устала держаться за пустоту. Я устала верить в твою ложь. Я устала от того, что ты каждый раз доказываешь мою неправоту. Я устала от того, как высоко поднимаются мои надежды, и я разочаровываюсь снова.
— Ира, успокойся, я всё понял. Прости. Я даю тебе слово, что постараюсь взять себя в руки. Но и ты пойми меня! Я журналист, я слежу за событиями в нашем городе. Полгода назад, когда Булавин получил должность вице-мэра, ты тоже не позволила поговорить мне с твоей подругой, хотя её судьба помогла бы мне сделать разгромный материал! Сейчас, когда твоя Катя… а её отец, кстати, был в больнице?
— Да, был, но недолго.
— Ага, он всё-таки пришёл к дочери, но пришёл, когда её уродец уже был мёртв!
— Роман! — Ира резко поднялась со стула и шагнула к мужу. — Не смей так отзываться об умершем Алёшке! Никто не застрахован от несчастья.
— Ой, да ладно! Теперь у неё хотя бы время на себя будет, а то всё крутилось вокруг малолетнего инвалида. Ещё обрадуется, что она выжила, а он отправился на небеса.
Ира прикрыла глаза, резко повернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью. Ей необходимо уйти! Чтобы остыть, успокоиться. Заодно заехать в больницу и узнать, как там Катюша. Она быстро оделась и вышла в коридор, пересчитывая мелочь для троллейбуса.
— А ты куда? — Роман стоял в коридоре и с недоумением оглядывал жену. — Сегодня же выходной, ты могла бы провести его со мной. Я практически и не помню уже, когда мы были вдвоём. Ты меня ругаешь, а между тем совершенно не интересуешься моими делами!
— Извини, но я еду в больницу.
— Ну и что ты там будешь делать? Твоя Катя под присмотром, ты-то что там будешь делать?
Ира подняла на Романа глаза и тихо ответила:
— Если надо будет, то я и молиться буду, только бы она выжила. Но боюсь, тебе этого не понять.
Два года назад. Катя
Она слышала голос отца. Где-то далеко, будто за закрытой дверью. Почему он так громко говорит? И почему не слышно мамы? А Даша? Она же, наверное, всё слышит! Неужели этот праздник на её двадцатилетие стоит того, чтобы в их семье опять начались скандалы?
Катя прислушалась и вдруг резко открыла глаза. Нет никакого праздника! Сколько она здесь? Что с ней? Где Алёшка?
Она вспомнила всё! Всё до малейших деталей. Даже то, что помнить не должна была… Она помнила лицо водителя того огромного грузовика, что придавил её машину к бетонному отбойнику. Как он сосредоточенно повернул руль и внимательно посмотрел на её машину, будто пытался удостовериться, что их с сыном смяло в той металлической каше. Но почему тогда слышен голос отца?
Катя повернула голову, рассматривая помещение, в котором находилась. Окна и стены подсказали ей, что она в реанимации своей больницы. Одна. А Алёшка?
— Я требую, чтобы меня пустили к ней! — раздался крик отца, а потом какой-то сердитый бубнёж, в котором нельзя разобрать отдельные слова и звуки.
Алёша… его кресло было укреплено за её водительским сиденьем, значит, удар пришёлся и по нему тоже. Катя помнила, что пыталась вывернуть руль, но большая машина не оставила ей места для манёвра. Господи, неужели…
Она ещё раз осмотрелась. Капельница. Бутылочка маленькая. Альбумин. Восполняют белки… кровопотеря? Она скосила глаза на своё тело. Сквозь простыню белели повязки. Операция… Сколько дней она уже здесь? Голова болит и спина будто неродная. Катя пошевелила пальцами. Слава Богу, движения и чувствительность есть, рука в гипсе и левая нога как в тисках. Пусть кто-то войдёт, что ли? Она чуть подняла закованную в гипс руку, ощутила, что указательный палец тяжелее остальных. Пульсоксиметр*! Значит, мониторы подключены. Катя с трудом подняла правую руку и нащупала прищепку, отключая монитор. В следующий момент в палату с перекошенным лицом влетел Игорь Шанин, а следом за ним Сан Саныч Гойко.
И она заплакала. Потому что всё поняла.
