ГЛЕБ
Какие там фруктовые сны! Уснуть бы в эту ночь хоть на полчасика — уже было бы хорошо. Эти обнимашки вынесли меня напрочь. Не запищи она — точно поцеловал бы. Прямо в пухлые сочные губки, до шеи-то уже добрался… Реально тормоза отказывают, когда Маша в моих руках. Башка просто улетает прочь!
Еще какое-то время я не мог отдышаться после того, как примчался на свой двор от соседей, будто ошпаренный. Зашел в хлев, отыскал в темноте мохнатую морду Кузьки, погладил пальцами. Она ткнулась в ладонь влажным носом, лизнула руку и недовольно фыркнула: мол, где капуста? Я усмехнулся и вышел опять на двор, протопал к огороду, отломил пару молодых свежих листов.
— Глеб! — недовольно воскликнула матушка со стороны теплицы. — Опять ты свою Кузьку балуешь! Всю капусту переведешь — что квасить будем? Чем в пост питаться?
— Да ее тут тьма тьмущая, — отмахнулся я и вернулся в сарай.
Чихал я на тот пост, по правде сказать, но матушке такое, конечно, говорить нельзя — расстроится.
Кузька с большим аппетитом схрумкала капустный лист и проблеяла мне что-то вроде спасибо.
— На здоровье, — кивнул я и, прислонившись к опоре, сполз по ней на корточки. — Ну что скажешь, Кузьма Ивановна, выйдет у нас что-нибудь с Машкой или нет? Мне иногда кажется, что да. Она так ласково разговаривает со мной, так смотрит… ну, с симпатией… и когда я ее обнимаю — не вырывается. Замирает так, будто прислушивается. Не пойму только, ко мне или к себе. Может, мне всего-то и надо, что сказать… спросить… а потом страшно становится: а вдруг отвергнет — и что я тогда буду делать? Уже не смогу с ней… дружить, — я горько усмехнулся.
Дверь сарая неожиданно хлопнула, туда проник луч фонаря с улицы.
— Ты чего, Глеб? — прозвучал Федькин голос. — Опять с козой разговариваешь?
— А тебе чего?
— Батя тебя ищет, пора огород поливать.
Я с кряхтением поднялся и пошел выполнять поручение. А пока работал, думал про Уварова. Надо бы с ним поговорить начистоту, чтобы он уже отстал от моей Маши. Напрягает он меня конкретно со своими подкатами. Но одна трусливая мысль мешала действовать смело: он может меня утопить, и с него станется утонуть вместе со мной, лишь бы Маша мне не досталась. Это неточно, конечно, но от этого человека всего можно ожидать. Риск большой, и мне по-настоящему страшно. Если я чего-то и боюсь в этом мире, так это потерять возможность быть рядом с моей Марусей. Уж лучше другом, который и защитит, и развлечет, а иногда и обнимет, тайно умирая от тоски по ее губам, но быть. Возле нее.
Уснуть, как я и предполагал, не получалось. Все тело горело от воспоминаний о Манином запахе. Такого я никогда не чувствовал, ни от одной девочки, которую обнимал. Кажется, у меня и не было в жизни настоящих объятий — вот таких, чтоб дыхание сбивалось, чтоб голова кружилась так, будто выпил залпом полбутылки водки, чтобы сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, так и норовя выскочить оттуда. И вот — случились. А я не могу даже глаз на нее поднять — смущен, как мальчишка малолетний. Технически я и есть пока еще малолетний — восемнадцати-то нет, но по сути я уже взрослый. Смешно как-то бояться признаться девчонке в своих чувствах… Но ведь это не абы кто — Маша.
Я стал воображать, что мог бы ей сказать об этом. Ну, типа, «Маша, ты мне нравишься». Тупо звучит, а учитывая, что мы друзья, вообще неинформативно. «Ты мне тоже!» — скажет беззаботно и дальше побежит. Тогда что? «Я тебя люблю?» Пафосно слишком, мне кажется, я буду выглядеть глупо, если ляпну такое. Поцеловать бы… по идее, сразу все ясно станет. Правда, и с поцелуями у меня неловко выходит. Чего я такое ляпнул тогда в лесу… До чего же странно, что с девчонками, на которых тебе параллельно, все легко выходит, а когда важно, то тупишь, как осел… Вот я честно понять не могу, как Маша ко мне относится. То кажется, что мы в одном шаге от того, чтобы стать парой, то она опять отстраняется и напоминает, что мы только друзья. Ох, как же мне осточертел этот титул лучшего друга… И в то же время приятно, что она мне доверяет, что я могу прийти к ней в любой момент и пообщаться. Но если бы она стала моей, так ведь тоже было бы. И к тому же смог бы целовать… Черт, как же хочется ее поцеловать! Аж зубы ломит…
Я посмотрел в окно на поднявшуюся луну и с тоской подумал, что уж хоть бы увидеть ее… Безумная мысль иглой пронзила мозг. Увидеть… просто посмотреть, не будить даже. Все равно уснуть нескоро получится.
Я выбрался из-под простыни, натянул шорты и футболку, взял фонарик и бесшумно выскользнул из спальни. Половицы безбожно скрипели под ногами — я и не замечал раньше, что у нас тут так музыкально! Впрочем, бояться было нечего: если кто застанет, скажу, что в туалет. Отпер дверь и крадучись проник к соседскому забору. Их пес было взрыкнул, но принюхавшись узнал меня и положил морду обратно на лапы. Умный мальчик! Я обошел дом и, включив фонарик, стал осторожно заглядывать в окна. Только бы она жила на первом, а то можно тут шуму наделать, если карабкаться на второй в темноте…
Но судьба оказалась щедрее, чем можно было ожидать. Машино окно было открыто настежь — только москитная сетка отделяла меня от заветной спальни. Ничтоже сумняшеся, как бывалый чердачник, я аккуратно снял ее и сиганул внутрь, тут же водрузив сетку на место. Машенька спала на кровати у окна, ее мелкий братец — в углу. Неярко горел ночник, но его света хватило, чтобы разглядеть, как красиво и безмятежно лицо девушки. Я опустился на колено прямо возле него, замер буквально в нескольких сантиметрах и совсем как давеча, совершенно рефлекторно носом втянул воздух. Мм, что за запах! С ума можно сойти от ее запаха! И как тут удержаться от поцелуя???
Словно провоцируя, Маша пошевелила бровками и улыбнулась. Совсем ничего не соображая, я почти коснулся ее губ своими, и тут она вдруг сонно пробормотала:
— Глеб!
В ужасе и смятении я отпрянул. Как
