Рик отмазывается, мол, он за рулем, сам же навязывает мне целую бадью «люмумбы» — горячего какао с ромом.
Заставляю и его отпить в знак благодарности.
— Ты ж меня столкнуть хотела, — отхлебывает он под эфэмовский хохот. — С обрыва. Или мне послышалось?
— Я пошутила, — поясняю нагло-весело. Меня прямо-таки распирает от радостного удовлетворения. — Я не то хотела сказать. Я имела в виду: Рик, это так круто, что ты поставил меня на лыжи.
— А-а. Ну, тогда пожалуйста, — едва заметно улыбается он.
И, обхватив меня за талию, заключает в свою ладонь ту мою ладонь, которая без кружки с люмумбой. Едим, пьем, а он так и стоит со мной в обнимку, тискает мои пальцы, разогревает.
Странное это чувство — стоять так, обнявшись, на людях. Забытое. Кажется, Рик тоже это ощущает — или кто это только что скользнул губами по моей щеке, оттуда — вниз по моей шее? От меня и так уже пар валит, мне жарко после катания. Жарко еще и потому, что я пьянею.
Люмумба — штука сладкая, но, тем не менее, серьезная. Вот допью и буду в стельку пьяная, а ему придется на руках переть меня к машине.
Эфэмовцев осталось совсем немного, а нас в потемках почти не видно. И нам не видно их.
Между нами уже чего только не было, но это, ощущаю явственно, какой-то новый левел. Новая высота, покоренная на манер лыжной горки.
Не помню, кто и когда последний раз пытался меня чему-то научить. Пытались ли вообще. В школе меня считали вполне спортивной, но вне школы, кроме танцев, которые потом тоже забросила, я ничем не увлекалась. Да и на Михином фоне любые «достижения» показались бы бесцветными. Сам Миха не подумал бы, к примеру, заниматься со мной теннисом, да и вряд ли бы я согласилась терпеть его поучения подобно его ученикам и ученицам, на которых он зарабатывал уроками и которые не вызывали во мне ничего, кроме чувства искреннего сострадания.
Оказывается, приятно это, когда тебе говорят:
– Ты способная. Быстро освоила.
А ты говоришь в ответ:
— Это потому, что мне никто не мешал.
Произносишь вслух то, что и сама только что поняла.
Кажется, Рик не обижается на эти слова — только крепче прижимает меня к себе. По-моему, он со мной согласен. Согласен поцелуй его требовательных губ, которые вспоминают о моих губах — с самого раннего утра меня не целовали.
Я даю им нацеловаться со мной, а потом смеюсь по-глупому, пьяная и разомлевшая.
Рик везет нас домой по темному. Новый левел — кажется, он сегодня во всем вокруг. В февральской мгле нам удается не влипнуть ни в гололед, ни в снегопад, ни в пробки перед выходными, что сродни чуду на подъезде к Берлину.
Не вижу всех этих чудес, потому что засыпаю в машине. Просыпаюсь лишь, когда он — ненормальный — пытается поднять меня и дотащить до лифта. Вернее, и правда тащит.
Решаю, что пусть тащит. Я не шифрую, что давно уже проснулась — лежу у него на руках и даже трусь щекой о его куртку.
Наверно, я еще пьяная. Горячий, сладкий хмель не улетучился, а видоизменился — чего он только мне подлил?..
Чего подлил, не знаю, зато знаю, зачем я ему, такая. В квартире Рик, несмотря на три часа за рулем «мини», выказывает неожиданную бодрость и недюжинную готовность: пока я — чрезмерно долго — разуваюсь, он прямо в прихожей раздевает меня «до без ничего» и, подхватив опять на руки, ставит под предварительно включенный горячий душ, под который и сам ныряет. Моемся мы совсем недолго — ему охота со мной в постель, не прибранную еще с утра, ведь вытащил он меня оттуда спозаранок.
Мы вымытые, вымотанные, но невероятно резвые — не знаю, кто из нас резвится больше.
Он посадил меня к себе на лицо, а я откинулась назад и представляю, что он нырнул в меня с головой. Нет, я так и не протрезвела — протрезвеешь тут — иначе почему у меня ничего не болит, и отчего я ощущаю влагалищем, что он как будто бормочет что-то там, во мне? Или он и правда бормочет...
«Отвечаю» на его мнимое бормотание — выгнувшись назад, хлещу мокрыми волосами себя по ягодицам, его — по груди подо мной. С необузданно-счастливым смехом отклеиваю киску от его лица, смачно всасываю ртом его рот, затем интересуюсь, продолжая посмеиваться:
— Силы откуда у тебя, м-м?.. Не накатался?..
— На хуй мне силы... — посмеивается он мне в ответ, вплетая в свою возбужденность родные-знакомые маты. — Это ты щас на мне кататься будешь... — сажает меня для этого дела на себя, — ...а я тебя покатаю... а ну, — направляет меня со шлепком по попе, а я хихикаю, — скачи... пошла...
И я скачу, как ненормальная. Я будто сигаю вниз с горки, как сегодня не сигала. Он на грани и еле-еле терпит до моего взрыва, за ним моментально взрывается сам. Наши крики разлетаются в разные стороны ошметками лавины.
— А ты — та еще...
Деваха. Смотрю на себя в зеркало, когда лежим после нашей с ним взбесившейся лыжни, и сказать мне про себя хочется именно это.
...спортсменка, — замечает он. — А я-то думал: откуда у тебя такая выдержка?..
Сама не подозревала. Потому что спортивные танцы — это ж было давно и неправда.
Опять я у него в объятиях и снова он держит в своей руке мою ладонь, будто напоминая про новый левел. И пусть взгляд его лишен нежности, пусть он по-деловому заинтересованный какой-то, как будто меня изучают, удовлетворенно находя, что со мной можно иметь дело — я чувствую себя легкой, гладкой и невероятно сильной. Классной, сексуально — и не только — довольной и уверенной в себе, как девушка Бонда.
— Ты ж сам меня хвалил, — смеюсь. — Как вообще додумался?..
Потому что, чтоб из-за Янгиабада — это вряд ли.
— На тебя посмотрел просто, — улыбается он. — Смотрел, как ты дрыхла после траха, и показалось, что тебе по жизни не хватает челленджа.
— Ну, не фига себе. Кстати, мне понравилось. Реально. Смотри, подсадишь.
— На что? — осведомляется Рик, а тот участок моего тела, по которому скользит его рука, придает его вопросу максимум непристойности.
— На скиинг, — делаю вид, что он ничего такого не делает, даже трусь собой о его руку, подыгрывая ему. — Можем повторить, пока снег есть.
— Не вопрос, — соглашается он, зевая. — Хоть завтра.
***
Глоссарик на ГЛАВУ ДВАЦАТЬ ПЯТУЮ Люмумба
Рудные Горы — горы, образующие границу между Саксонией (Германия) и Богемией (Чехия)
Синяя, красная, черная горка — обозначения уровня сложности у горнолыжных трасс, соответственно, от наиболее простого к наиболее сложному
пиццей — горнолыжной спуск «плугом»
тим билдинг эвент — мероприятие по проведению свободного времени с коллективом
апрэ-ски — посещение после лыж бара или кафе, расположенных прямо на лыжне
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Что сказал Франк
Насчет «хоть завтра» — это Рик, конечно, погорячился. Вернее, погорячилась я, а секс с ним действовал в качестве обезболивающего.
Во-первых, назавтра, да и на послезавтра я еле хожу от страшнючей боли. Ломит все: задницу, руки, ноги, поясницу.
Во-вторых, назавтра он объявляет, что на этой неделе ему надо будет поработать побольше и подольше, приезжать он будет поздно и не надо ли мне, мол, машину. Говорю, что «не надо».
На работе мне не удается тихонько помучиться пост-синдромом моих каталок — я обязана предоставить объяснительную Рози, хорошо, хоть не в письменном виде.
— Ух ты ж, кайф, — восхищается она. — Тоже хочу. Дорого там сейчас?
— А... не знаю...
Что реально «не знаю», до меня доходит лишь в эту секунду, потому что:
— За все он платил.
Осознание сваливается, как снег на голову, нагоняет оторопь.
— За все-за все?
— От лыж до люмумбы... Инструктора, блин... Машину тоже он заправил...
— Ой-ой, — говорит Рози.
Я рада, что ей не надо пояснять, почему все это действительно «ой-ой» и почему меня сейчас легонечко колбасит.
— Эй, конфет... ты че? — щелкает пальцами у меня перед носом Рози. — Ты тут?
