Роман чуть ли не насильник.
— Валерия, вы же сама мама… И понимаете, что… — всхлипывает.
Алина напряженно смотрит на меня, а я медленно поглаживаю переносицу.
— Мужчины ведь не понимают… Он скинет все на няньку…
Рома понимает.
У Ромы жена в ауте лежала после рождения второй дочери.
Рома прекрасно осознает, что такое младенец, и он с ним справится даже лучше чем некоторые матери.
Но Наташа не знает подробностей нашего прошлого и думает, что Рому можно продавить разговорами о том, как важна младенцу мама и ее сиська.
Не-а, не продавишь.
Его вообще не продавишь, если он что-то для себя решил.
— Ты ему не нужна, — тихо отвечаю я.
Это со мной он старался уступать, но и то часто после долгих уговоров, в которых я была ласковой и тихой.
Однажды Рома мне сказал, что только мне он не может отказать, а после поцеловал в нос и крепко обнял.
Поцелуй и теплые объятия с признанием помню, а о чем я просила Рому — нет. Хмурюсь.
— Валерия, мне жаль, что так получилось, — сипит Наташа. — Я просто влюбилась. Поймите.
Точно. Папа въехал на машине в зад гелендвагена. Хорошо так поцеловал чужую тачку, и я упрашивала Рому, чтобы он этот вопрос разрулил.
И он разрулил. И оплатил ремонт, который вышел в большую сумму.
— Да, дура, что влюбилась, но… разве можно за это винить?
— Влюбилась в того, кто тебя принудил? — закрываю глаза и давлю пальцами на переносицу.
Как выкрутится?
— Я влюбилась до всего этого кошмара…
— До какого такого кошмара?
— Вы должны мне помочь…
— Наташа! — на стороне раздается недовольный старческий голос. — Ты кому звонишь, а? Мало нам от тебя проблем?! Дай сюда!
— Ба!
Что-то я не слышу в голосе старушки умирающих ноток и слабости с болезненностью.
— Кто? Чего надо, а? Не звоните ей сейчас! Нельзя!
Я аж вздрагиваю от зычного голоса.
— Его жена, — шипит на стороне Наташа. — Ба, отдай телефон.
Растерянное молчание, и я говорю:
— Здравствуйте. Это Валерия. Бывшая жена Романа.
— О-ооой, — растягивает старушенция в трубке с испуганным выдохом, — ой! Батюшки… — ее голос становится жалобным и даже плаксивым, — а вам что надо? Посмеяться хотите? Дитятю забираете… Да как вам не стыдно? Что же вы за люди такие, а? Думаете деньги есть и все дозволено? Ооо-оой…
Вот это актриса.
Я приподнимаю брови, вслушиваясь в старческие охи и ахи.
— Муж у тебя изверг…
— Бывший муж…
Замолкает на пару секунд, переваривая информацию, и, наверное, решает, что я теперь не враг, а союзник, которого можно взять на жалость:
— Ой, не нужны нам проблемы… не нужны… Поубивает же, поубивает, и ведь никто не поможет… Кто ж против него пойдет?
Сбрасываю звонок и откладываю телефон. Противно и липко.
— Ну, что там, мам?
— Я сама, — Варька вырывает из моих рук сумку, которую я достаю из багажника. — Козел.
Замирает на несколько секунд и зло щурится на меня. Видимо, ожидает в ответ тоже какую-нибудь грубость.
— Так-то не поспоришь, — соглашаюсь и закрываю багажник мягким движением руки. — Козел, да.
Может, я должен на провокацию дочери испытать гнев, но я что-то опустошен. Бракоразводный процесс завершился, я получил на руки свидетельство о расторжении брака и, если честно, то я хочу просто нажраться.
До невменяемости и струек слюны изо рта. До неразборчивого мычания, в котором бы я неуклюже перевернулся на другой бок и забылся пьяным сном.
Но я все еще — отец.
Больше не муж, но все еще папа, который не теряет надежды, что ему удастся каким-то невероятным образом наладить отношения с дочерьми.
А это под силу только волшебнику, который взмахнет волшебной палочкой и сотрет им память. Без магии тут не обойтись.
— Бесишь, — Варя в ярости всматривается в мои глаза. — Ненавижу.
— Ты уже это говорила.
— И еще раз скажу.
— Хорошо.
Я вспоминаю ее детские истерики, и как она кусалась, когда я пытался вытереть ее сопливый нос.
И как она смеялась, когда я с наигранным испугом ойкал и прижимал руку к груди.
Я называл ее акуленком.
И даже вязаная акулья шапка была. Смешная такая.
Только вот мой акуленок вырос, и уже я укусил его. Да что там укусил. Вырвал кусок плоти и сожрал, как настоящая акула.
Кривится и раздраженным броском возвращает мне дорожную сумку.
— Идем, — разворачиваюсь и шагаю к крыльцу жилого комплекса, из которого я скоро перееду. — Мы же можем и целые сутки в гляделки играть. И ты, конечно, выиграешь.
— Ненавижу твои тупые шутки, — следует за мной, специально шаркая ногами.
— Не шаркай.
— Отвали.
— Войдет в привычку, Варь, — стараюсь говорить спокойно, — и будешь потом всегда подволакивать ноги, как старушка.
Что-то бурчит в ответ, но шаркать перестает, но теперь щелкает суставами.
— Варь.
— Да чо ты пристал-то?!
Но я прекрасно знаю, что она щелкает пальцами, чтобы привлечь к себе внимание. С этой же целью она и шаркала ногами.
Напоминает о себе, что она рядом, будто отвернувшись я забуду о ней.
— Будешь много щелкать суставами, то со временем деформируются суставные сумки, — а если бы сейчас валялся пьяный на диване, то мне не надо было проводить воспитательные беседы с обиженным подростком, — пойдет воспаление, разрушение суставов.
— Ну и что?! — рявкает Варя.
Я резко к ней разворачиваюсь, и она чуть в меня не врезается. В глазах вспыхивает испуг, и она отспуает от меня, как от дикого зверя.
— Варь, ты ничего этим никому не докажешь, — всматриваюсь в ее глаза. — Не надо вредить себе и наказывать меня этим. Тебе жить еще долгую жизнь, а больные пальцы с опухшими суставами подпортят тебе ее.
— Ну и ладно, — глядя мне в глаза он громко хрустит суставом большого пальца.
Упрямый акуленок.
— Ладно, — опускаю сумку на тротуар и делаю шаг к Варе.
Она напрягается. Наверное, взгляда моего пугается, потому что я сам в свое отражение лишний раз не смотрю.
— Ударь меня, — вздыхаю я и
