развожу руки в стороны. — Давай.
— Что?
— Ты же на меня злишься, — я не отвожу взгляда, — и я тебе сделал больно. Ударь.
Бабка на лавке у соседнего подъезда заинтересованно наблюдает за нами. Аж не моргает.
Похуй на эту старую мымру.
— Пошел ты! — Варя кривится, проходит мимо, но все же его под вспышкой гнева разворачивает ко мне.
Она толкает меня в грудь:
— Козел!
Опять толкает:
— Ненавижу!
Бабка округляет глаза, когда Варя сжимает кулак и бьет меня по лицу.
Удар слабый, девичий и неумелый. Варя сама это понимает, поэтому с рыком бессилия отступает.
— Что за дети пошли, — охает бабка.
— Заткнулась, блять! — гаркаю на нее. — Тебя не спрашивали! — а затем вновь смотрю на Варю. — У меня есть предложение, Варюш, записать тебя на какие-нибудь единоборства, чтобы ты могла навалять папке. М?
— Пошел ты, — отвечает неуверенно, но я вижу по ее глазам, что ей идея нравится. Тихо добавляет. — Козлина. Еще на бабку разорался.
— Некоторые бабки сами напрашиваются.
Варя молчит и накидывает на голову капюшон.
— Все? Мы можем идти? — сдержанно уточняю я.
У нее дергается верхняя губа.
— Я тебе однажды наваляю.
— Будет за что, — надеюсь, мне хватит отцовского смирения и терпения. — Но чтобы кому-то навалять, этому сначала надо научиться. И это будет полезный навык для девочки.
Чуток медлит и торопливо шагает к крыльцу, а я, подхватив сумку, ровным шагом следую за ней.
Бабка на лавке готова сжечь меня взглядом, но боится даже пикнуть. Старые люди тоже могут быть мерзкими и трусливыми, когда оскалишься на них.
А я сейчас скалюсь на всех. Лишь с дочерьми стараюсь держать в руках, потому что есть надежда, что я их окончательно не потерял.
Их мать потерял.
— Я знаю, — тихо говорит Варя, и мне приходится напрячь слух, — знаю, — останавливается у лестницы и сжимает кулаки, — что ты предлагал маме носить накладной живот.
— Почему ты молчишь?
Я молчал всю дорогу от крыльца до квартиры.
Без слов прошел в комнату, которую я готовил для дочерей и кинул сумку на одну из двух кровать.
— Располагайся, — короткой говорю я Варе. — Через минут пятнадцать сядем ужинать.
— Папа.
Я останавливаюсь в коридоре.
Что я могу сказать дочери?
Что я злюсь?
Что я чувствую разочарование в Лере, которая не должна была посвящать наших дочек в подробности нашего непростого разговора.
Да, не должна была.
Этот разговор был только между нами, как между супругами, а она втянула в него и Варю.
Да, она обижена, и Варя могла саму ее вывести на крики, в которых она ляпнула про накладной живот, но это никак меня не успокаивает.
— Папа…
— Я не считаю, что ты должна была знать про накладной живот, — разворачиваюсь к Варе и понимаю, что она не разулась, и за ней тянутся грязные следы.
И она сделала это специально.
Она знает, что надо разуваться. Я ее лично этому учил и говорил, что надо уважать чистоту.
— Иди разуйся, пожалуйста, — медленно проговариваю я. — И вытри за собой грязь, Варюш. Тряпку и ведро найдешь в кладовке. Она тут.
Шагаю мимо Вари, которая с вызывающим прищуром провожает меня.
— Варя, вот тут кладовка, — выхожу из коридора и указываю на белую дверь. — Там ведро и тряпка.
Я прекрасно знаю, что она проигнорирует мою просьбу и натопчет еще больше следов. Она хочет вывести меня из себя до криков и до того, что я в бессилии перед ее подростковым бунтом сдам позиции и отправлю к матери.
Откажусь от нее.
Докажу, что она была права.
— Это была тупая идея с накладным животом, — заявляет Варя, когда я прохожу мимо нее и направляю неторопливым шагом в свою комнату. — Ты капец тупой.
— А ты не в силах придумать оскорбление повитиеватее, м? — оглядываюсь. — Чтобы быть поумнее отца? Или ты все же умом в меня пошла?
Да, я потерял перед ней авторитет, но она тут. Пусть и с целью контролировать меня. Я все еще нужен ей, несмотря на грязные следы на полу и ругань.
Она пошла за мной, и я должен сейчас отплатить ей терпением.
— Интеллект передается от матери, — едко парирует она. — Не от отца.
Одобрительно хмыкаю.
— Как и то, что рождаются девочки, — шипит она, как разъяренная песчаная змейка. — Ясно? Это от мужика зависит пол ребенка.
Выдыхаю.
Может, все-таки эту идею фикс о мальчике в головы моих дочерей вложила именно Лера?
Поскрипываю зубами.
Меня дико бесит, что мне приходиться оправдываться за то, к чему я, блять, не имею никакого отношения.
Все, сука, просто сговорились на тему мальчика и решили, что я страдаю от его отсутствия.
Может быть, я бы и страдал, если бы у меня не было в прошлом той возни с дочками, в которой я проникся всеми прелестями родительства. Я, блять, с ним ездил в офис, проводил планерки, гавкался под их смех с подчиненными, которые лажали со святой уверенностью, что я лох педальный, раз обвешан детьми.
Тогда среди моих сотрудников, которых было всего десять человек, пошел слух, что Лера, похоже, умерла, и кто-то мне даже осмелился выразить тихие соболезнования. Как я тогда орал. Реально стекла на окнах дрожали. В соседних домах.
Сжимаю переносицу.
— Варь, милая, кто вам с Алиной говорит, что я очень хотел мальчика, — убираю с лица ладонь. Четко проговариваю каждый слог. — Я такого никогда вам не говорил. Никогда с мальчиками не сравнивал. Никогда, мать вашу, не охал и не вздыхал, что я с кем-то из вас ждал мальчика. Кто, Варя, вам вложил в голову эту идею.
Варя бледнеет. Она пугается моего тона и взгляда.
— Я устал, Варя, слушать весь это бред про мальчиков, — поскрипываю зубами. — Что мама ваша, что ты, что Алина. Девочки, мои милые, мои хорошие, — делаю шаг к Варе и рявкаю, — насрать мне на "мальчик или девочка"! Кто, Варя, кто?
— Мне надо помыть пол, — Варя тушуется и торопливо ретируется, — чо так разорался, блин. Психованный придурок.
— Это была
