у нее был вроде подручного. Изделия были из дешевых материалов, но мама сочиняла такой крутой дизайн, что на них всегда находились покупатели. Это было неплохое подспорье. Впрочем, ладно, это не самая интересная тема...
— Ты что, сделал ее специально для меня? — спросила Полина. Алик кивнул и погладил ее по плечу.
— Примерить не хочешь?
Девушка накинула блузку, приколола брошь возле воротничка и непроизвольно залюбовалась своим отражением.
— Но почему именно ландыши? Неужели это тебе песня «Городские цветы» навеяла? Ты же говорил, что любишь абстрактные мотивы.
— Ну, песня тут уж точно ни при чем, — рассмеялся Алик. — Просто ландыши расцветают в мое любимое время года и с детства ассоциируются у меня с чем-то прекрасным. А на таком суровом фоне они выглядят еще более нежными, правда?
Не дожидаясь подтверждения, он присел на подлокотник дивана рядом с Полиной и добавил:
— А что касается абстрактных мотивов, то знаешь, Поля, я ими, так сказать, не от хорошей жизни увлекся... Понимаешь, что я имею в виду? У меня рано начались проблемы (тут Алик постучал себя по шее), и я стал искать себя в каких-то иллюзорных мирах. Так всегда бывает, когда тебе становится неловко за свою реальную жизнь, за свое истинное «я». Люди, у которых внутри нет раздрая, никогда не тяготеют ко всяким безумным жанрам и недожанрам, они любят милые морские пейзажи, натюрморты с цветами и бабочками, семейные портреты и котиков. И это и есть нормальная жизнь, Поля.
Девушка смущенно улыбнулась: его искренность глубоко тронула ее. Она всегда удивлялась тому, что Алик откровенно и без всякого жеманства оценивал свое пристрастие, — это давало надежду, что он еще способен серьезно думать о будущем в отличие от тех пьющих людей, которые упорно не желают признавать проблему.
Однако на следующий день — это было как раз незадолго до возвращения Инги, — Полину ждало крайне неприятное открытие.
Когда Полина позвонила в квартиру Алика через домофон, парадная открылась, однако у двери он ее не встретил. Сама дверь была чуть приоткрыта, и Полина, поколебавшись, вошла. Темная прихожая и отсутствие звукового фона — обычно Алик по вечерам включал какую-нибудь тихую, умиротворяющую музыку в любимом им стиле кантри, — усугубили дурное предчувствие.
Войдя в гостиную, Полина к своему ужасу увидела на журнальном столике полупустую бутылку любимой Аликом текилы и блюдце с почти высохшим куском лимона. Самого Алика в комнате не было. От отчаяния и чувства собственной беспомощности у девушки перехватило дыхание. Все последние дни были такими спокойными и светлыми, что она никак не ожидала столь горестной развязки.
— Я здесь, — негромко произнес Алик из кухни, не дожидаясь ее зова.
Полина прошла туда и увидела молодого человека стоящим у окна, которое выходило на весьма типичный и унылый двор. Он безучастно смотрел сквозь стекло, опираясь на подоконник, и даже не сразу повернул голову в ее сторону.
— Алик, что все это значит? — спросила Полина решительно.
— Что именно? — отозвался он, криво усмехнувшись. К этому моменту Полина и так была уверена, что Алик выпил, но его голос развеял последние робкие сомнения. Такие странные нотки заносчивости и вместе с тем затаенного страха появлялись в нем только после пары рюмок крепкого напитка.
— Зачем ты пил? — сказала она уже строже, но в ее голосе поневоле слышалась нервная дрожь.
— Поля, это уже второй вопрос, — произнес Алик, наконец обернувшись к ней. — Только я не уверен, что смогу ответить хотя бы на один...
Тут Полина разглядела, что его лицо опять было мертвенно бледным и неприятно блестело от испарины, под глазами появились темные круги, взгляд был вялым и мутным.
— Компанию мне не составишь? — вдруг спросил юноша с той же усмешкой, но сразу осекся. — Прости, я знаю, что ты не пьешь, да и вообще... Мне просто в какой-то момент становится невмоготу наедине с собственным отражением.
Он кивнул в сторону окна.
— Алик, — вздохнула горестно Полина, присаживаясь к приземистому кухонному столу, — что же ты делаешь? Что тебя так не устраивает в жизни, отчего ты сам толкаешь себя на погибель? Я не собираюсь читать тебе мораль, не подумай, но может быть, я чего-то не знаю?
— Я сам себя не устраиваю, Поля, — мрачно ответил Алик, сел напротив и сцепил сложенные на столе руки. — Проще всего было бы списать все на гнилые гены, но на самом деле это моя вина. Вот посмотри вокруг: можно представить, что вот в такой кухне, в таком доме живет неблагополучная семья?
— Разумеется, нет, — уверенно сказала девушка и обвела глазами уютное пространство. — Но тебе, конечно, виднее. Ты хочешь мне что-то рассказать?
— А вот суди сама, — сказал юноша, протягивая руку за бутылочкой минеральной воды. — Ты же видела моего папу: тихий, добрый, безобидный и беспомощный дядька. Верно? Нет, он на самом деле такой и есть, поэтому я с детства к нему больше тянулся. Мама — она деловая, немного жесткая, сосредоточенная на порядках, задачах и графиках, с ней не подурачишься, не побесишься, не поговоришь о всяких глупых мальчишечьих тайнах. Я только потом стал ее понимать: она же с моего детства семью тянула, и мужа, который весь такой из себя добрый, смешливый и обаятельный, только до сих пор живет так, будто с луны свалился. И не ведает, что ни молоко, ни пиво само в холодильнике не растет. Он даже не то чтобы лентяй или эгоист, он просто застрял в каком-то сказочном мире, где ему уготована роль гения, маме, соответственно, — роль музы, ну и я в качестве продолжателя... А правдой оказалось только последнее, и то совсем не в таком смысле, как он хотел.
— Ты считаешь своего папу виноватым?
— Поля, не так. Я тебе объективно скажу, что стал пить именно из-за него. Отец знал, какая у меня наследственность, но и не подумал воспитать должным образом, чтобы я капли в рот не посмел брать. А ведь мог бы! Он же в свое время такого успел повидать, что мне и не снилось: мой дед, если его так можно назвать, был не только алкоголиком, но и натуральным садистом. Если что, он был не художник, простой работяга, но, как видишь, иногда с этого не легче. Папа рядом
