Сжимаю зубы, еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться на крик, и медленно отвечаю:
— Пока что ты уже отошла от плана. Я дала тебе деньги на съем квартиры, а ты оказалась в гостинице.
— Я не виновата. Это Гордей.
— Только не рассказывай мне, что ничего не могла придумать.
— Я, правда, не могла. Почему вы злитесь? Это же мелочи! Какая разница: где?
— Большая! — прикусываю язык, чтобы не выпалить, что в гостинице мне сложно ее контролировать.
Нет, не нужно ей этого знать.
— Настя, я… вас расстроила. Простите меня! Больше этого не повторится! Я буду делать все по плану. Вы правы! Еще раз простите! — бормочет она виноватым тоном. — Я очень не хочу, чтобы между нами были натянутые отношения, потому что вы меня очень выручили! И я вам страшно признательна! Мне ведь просто некуда было идти. И если бы не вы, то вообще не знаю, что со мной было бы!
И это ее покаяние сразу успокаивает меня. И чего я на нее напала? Сама же выбрала именно эту девочку. А теперь сжираю с потрохами, хотя она ни в чем не виновата. Ей тоже несладко ложиться под чужого мужика, который намного старше. Это для меня Гордей — смысл жизни. А для нее — просто папик, которого необходимо обработать. Бизнес, и ничего больше. Нужно срочно взять себя в руки!
— Ладно, хорошо, Тата. Ты тоже извини меня. Просто я очень странно себя чувствую.
— Да я все понимаю! Ситуация крайне деликатная. И я буду делать все, чтобы вам стало легче! Просто хочу вам сразу сказать: я вам не враг. Мы в одной лодке. И я стопудово вам не соперница. Вы такая красивая! Такая элегантная! Я бы очень хотела познакомиться с вами при других обстоятельствах. Всегда мечтала о такой подруге. А еще лучше — старшей сестре. Чтобы можно было всем поделиться, научиться разным премудростям. А у меня никогошеньки нет. Я совсем одна!
От растерянности я не нахожу, что ей ответить. Бред какой-то! Любовница моего мужа, нанятая мной же, рассыпается в комплиментах.
— Да ладно тебе, — хмыкаю я.
— Нет, правда! — горячо возражает она. — Вы такая вся топ! Такая офигенная, как шоубиз в инсте! Я вообще реально в шоке. Не понимаю: как можно от такой красавицы еще гулять? Меня прямо колбасит от злости! Ну что этим козлам-мужикам нужно?
— Это, девочка, вопрос на миллион долларов! — горько усмехаюсь я. — Думаю, что даже те женщины, которые Нобелевскую премию получили, не могут разгадать эту загадку. Так что по нашему вопросу? Гордей к тебе поехал?
— Да, ко мне, — едва слышно отвечает она.
— Ладно. На связи!
Сбрасываю звонок. Хватаю сумку и бегу к машине. Завожу мотор и срываюсь с места. Мчусь, не разбирая дороги. В небе собираются тучи. Первые капли теплого летнего дождя падают на лобовое стекло. Включаю "дворники", чтобы смыть московскую пыль, и захлебываюсь слезами. Кто бы в моей душе так включил дворники, чтобы все отскрести? Чтобы все печали вот так ушли вместе со струями воды? Заезжаю в тихий старый московский дворик и останавливаюсь. Мне сейчас необходимо только одно: посмотреть в глаза Белки. Нажимаю на видеозвонок "Ватсапа".
— Мамуля! — Белка сначала радостно улыбается, но улыбка тут же сползает с ее лица, как только дочка замечает мою перекошенную физиономию. — Ты что плачешь?
— Нет, что ты, моя хорошая! Это просто дождь. Пока до машины дошла, вся вымокла.
— Честно? — она недоверчиво прищуривается.
— Честно-честно! — вытираю слезы салфеткой. — Ты же знаешь: я ненавижу зонты. Ты, наверное, не помнишь, как мы с тобой как-то пошли в парк. Я, как обычно, была без зонта. А ты еще капризничала весь день и ужасно себя вела. И вдруг как полило! И я тебя схватила, спрятала под куртку и понеслась домой. А над головой сверкали молнии. И каждый раз, когда громыхал гром, я взвизгивала от ужаса, а ты радостно хохотала! Аж заливалась от смеха! Тебе так нравилось, как я кричу! Ты думала: это такая игра.
Белка вдруг рассмеялась и сказала:
— Не помню! Но ты когда кричишь, вообще такая прикольная!
— Это почему это?
— А у тебя голос очень тонкий. И когда ты орешь, то он такой совсем мультяшный становится, как у гномика, — она вдруг сморщила нос и тихонечко завизжала: — Ииии!
— Вот зараза мелкая! — расхохоталась я. — Смейся над матерью, смейся! Посмотрю на тебя в моем возрасте.
— Не, я такая старая никогда не буду! — хитро прищурилась дочка.
— Нарываешься, — пригрозила я.
— Ага! — радостно подтвердила она.
— Ладно, доберусь я еще до твоей вкусной попы и отшлепаю, как следует. А пока беги по своим делам, Белочка! Я тебя очень люблю!
— И я, мам! Обнимашки! — она широко раскинула руки.
На душе сразу стало так легко и спокойно! Все у нас будет хорошо. Главное, что у меня есть дочка. Костьми лягу, но у нее будет все, чего не было у меня в моем сером и унылом детстве в богом забытом Оханске. А потом в вечном голоде и унижениях в хореографическом училище.
6 глава. Его любовница в моей постели
Самое яркое воспоминание об этом периоде: вечный голод. Есть хотелось всегда, особенно не хватало пирожных — бисквитных, щедро покрытых жирным сладким кремом. Они мне буквально ночью снились. Но нужно было держать фигуру. Да и денег не было на сладости. Мать почти ничего не присылала. Сама еле тянула.
Я вообще в хореографическом всегда себя чувствовала Золушкой, потому что попала туда по большому везению. Единственный раз в жизни у моей мамы оказались нужные связи. Когда-то она после школы приехала в Москву. Мечтала учиться, устроить свою жизнь. Поступила в институт, но жалкой стипендии ни что не хватало. И мама устроилась приходящей домработницей к приме-балерине Большого Театра. А та по доброте душевной предложила маме пожить у нее, чтобы не мучиться в общаге и не тратить время и деньги на дорогу.
Институт мама так и не окончила. На студенческой вечеринке познакомилась с красавцем, который наплел ей с три короба о своей великой любви и их роскошной будущей свадьбе. А после того, как стал ее первым мужчиной, исчез. Мама забеременела и родила меня. Своего отца я так никогда и не увидела. Даже не знаю, как его зовут. Балерина, у которой мама жила, ей очень помогала. Но сколько можно чужой добротой пользоваться? Мама подумала, поплакала и вернулась в родной город.
И когда увидела, что я часами танцую у телевизора, обмотав бедра кружевной салфеткой вместо пачки, отдала меня в хореографический кружок. Меня там очень хвалили. Говорили, что у меня удивительная природная гибкость и шикарная выворотность стопы.
И когда мне исполнилось десять лет, мама повезла меня в Москву на экзамен в хореографическое. А главой приемной комиссии была та самая балерина. Она-то мне и помогла поступить на бюджетное место по федеральной программе. Тогда в 1999-м году детям из провинции еще давали бесплатные места в Академии хореографии. Но нас, таких, было мало. И в круг детей чиновников, московской богемы и внезапно разбогатевших бандюков меня так и не приняли. Учеба и проживание в интернате были бесплатными. Но балетную и школьную форму, а также прочую одежду, нужно было покупать за свой счёт. Причем там, где скажут. А магазины эти были совсем не дешевые. Мама выбивалась из сил, чтобы покупать мне все необходимое. Но какая работа и зарплата в Оханске в 90-е? Слезы! Поэтому карманных денег у меня никогда не было.
Кормили нас неплохо, но однообразно и диетически. А растущему организму, который по шесть-восемь часов вламывал у балетного станка, очень хотелось сладкого. Девчонки из богатых семей собирали деньги и посылали гонца за пирожными. Я в этом не участвовала. У меня не было ни копейки. И я навсегда запомнила запах ванильного крема на бисквитных пирожных, которые ели другие. Делиться с товарищами там было не принято. Недаром Большой Театр построили на бывшем чумном кладбище. Запах чумы оттуда так и не выветрился.
Злясь на себя и свою нищую жизнь, и даже на отца, которого никогда не видела, но часто о нем думала, я шла в репетиционный зал и пахала у станка до тех пор, пока от усталости не пропадало желание есть.
