себя от неожиданных откровений, а парень все больше и больше грузил ее, распаляясь, придвигясь ближе, зажимая ее грудью в этой маленькой нише, без возможности убежать.
- Дура ты, Кети! - он уже шептал, тихо и горячо, чуть ли не касаясь губ, и Кет, брезгливо морщась, отворачивалась в сторону. - У него, кроме толстого члена, ничего и нет. А я тебе все дам, все, чего хочешь. У меня папаша всех напряжет, чтоб нам места в МГУ выбить, и потом практику международную, и…
Но тут Кет, внезапно поняв, что ее сейчас стошнит и от запаха Орешникова, и от его слов похабных, и от ситуации в целом, собралась с духом и неожиданно и сильно толкнула придурка обеими руками в грудь, заставив отшатнуться.
Выскочила из ниши и побежала прочь, к выходу из здания, плюнув и на консультацию, и на оставшиеся в аудитории тетрадки.
Она не оглядывалась, поэтому не могла видеть, как Орешников, сначала кинувшийся следом, затем вернулся, уселся прямо на пол в той же самой нише, и несколько раз долбанул кулаком в пол.
10
Василий курил уже третью сигарету, показательно не обращая внимания на неодобрительно поджимающую губы соседку из квартиры напротив, уже третий раз гарцующую мимо него к лифту.
Удивился только, как такая старая мочалка так резво скачет туда и обратно. Вот ведь вредность, двигатель прогресса, бл*.
Ему надо было держать нервы в узде, успокоиться, сигареты помогали, поэтому на недовольство альцгеймерной бабки он плевать хотел.
Он с места не двинется, пока малышку не поймает. И так утром косячнул, из-за дебилов этих.
Василий припомнил глаза Кет, когда она выходила из квартиры, и поморщился. И опять разозлился. Принесло этих упырей пьяных не ко времени. Девочка и так вся на измене, переживала сильно, уж он не дурак - видел все, несмотря на то, что член очень мешал нормально воспринимать реальность. А тут еще и эти…
И так некстати про других баб… Понятное дело, обиделась девочка. А он протупил. Не кинулся сразу за ней, не словил до того, как в квартиру убежала, снял стресс сначала на этих придурках.
А потом не достучался. Злился, конечно, даже подумывал дверь выбить, но потом угомонился. Вернее, Шкет вышел, угомонил. Вот что значит, трезвая голова. Сразу ситуацию, как надо, оценил.
Конечно, малышка не рада будет, если он сейчас ей имущество начнет портить. И мать ее не рада будет. И так, хрен знает, чего ждать от родительницы, когда узнает про них. Князь-то совсем не сахарным мальчиком выглядит, в темноте и испугаться можно, особенно, если с похмелья или злой, с мордой перекошенной. Да и вообще… Не пара для отличницы-краснодипломницы.
А если еще и дверь им выломает… Ну, короче, верно Шкет его отговорил.
А вот то, что после этого Князь с горя выжрал все, что принесли придурки приятели, в компании Шкета, решившего, что хрен с ними, здесь поспят, - это было неверно.
Потому что утром он не уследил малышку, и та убежала на учебу.
Была мыслишка поймать ее прямо возле колледжа, но тоже не стал. Опять все из тех же соображений. Нехер пугать однокурсников и расстраивать девочку. К тому же вполне могла бы и отбиваться начать от него, с ее характером запросто.
Короче говоря, Князь стратегически поразмыслил и решил делать засаду.
Подъезд - самое оно. Время приблизительное, когда девчонка возвращается, он знал. Теперь осталось дождаться, перехватить на пути в квартиру, где отсыпалась со смены мать, и утащить к себе. И поговорить. Все объяснить. И потом не только поговорить. Потому что тянуло. И горело. И от одного воспоминания о вчерашнем дне яйца звенели.
Лифт в очередной раз поехал вверх, Князь опять прикурил, подозревая, что это неугомонная бабка поднимается как раз.
И поэтому снова чуть не лоханулся, потому что Кет, стремительно вышедшая из кабинки, очень шустро побежала к себе, не замечая ничего и никого.
Он рванул наперерез, ухватил за руку, потащил к балкону, решив не тратить времени на предварительные разговоры и возню с ключами в квартире. Потом, успеет.
На улице было не то чтобы тепло, но солнышко пригревало очень даже круто.
Кет стояла напротив, не делая попытки убежать, но и в глаза не смотрела.
Хмурилась, дула губы, а Василий еле сдерживался, чтоб реально слова начать говорить. А не наброситься на нее, не укусить эти вкусные губки, не зацеловать эти румяные от улицы щечки. Господи, девчонка же еще! Чего ж так кроет-то?
- Малыш…
- Ты что-то хотел еще? Я мало отблагодарила?
Василий поежился от холодного злого тона. Удивился: ну надо же, как разговаривать может! Такой цветочек нежный. И такой голос.
- Малыш, - он все-таки подошел ближе, Кет отступила к стене, все так же не смотря на него.
- Послушай… Я не понимаю, чего ты хочешь еще… - заговорила в сторону, скрестив руки на груди, - Если ты думаешь… Если рассчитываешь… То зря!
Здесь Кет все-таки подняла на него глаза, и Василий опять поразился. Колючие. Холодные. Злые.
Он и не думал, что так обиделась…
И, в противовес ситуации, опять залило жаром пах. Там уже давно все было очень даже серьезно, а этот ее злой тон завел еще сильнее, захотелось убрать с нежного личика выражение холода и собранности. Хотелось, чтоб, как вчера, стонала и плавилась, отдавалась, горела.
- Ты не права, малыш, ты не слушай никого…
Вот, сказал. И больше не смог ничего придумать. Не привык, не умел разговаривать с женщинами, не требовалось этого никогда!
- Я никого и не слушаю, я глазам своим верю. И головой думаю. Дай пройти. - Кет сделала движение, чтоб выйти, но Василий, наоборот, прижал ее к стене, наклонился, из последних сил сдерживаясь. Уж очень ее злость была соблазнительной.
- Не дам, малыш. И не думай.
- Я кричать…
- Нет, не будешь.
