девственность вовсе стала для меня шоком. Да, я свою девочку готов на руках носить за такой подарок.
Достаю пару смятых купюр номиналом в пять тысяч, чтобы расплатиться с барменом. Глаза Ольги вспыхивают почти как гирлянда на рождественской елке.
Впервые задумываюсь о том, что без преувеличения мог бы заполучить почти любую женщину, которую захочу.
Деньг решают все. Но любая мне не нужна…
Мне нужна моя русалочка с голубыми, чистыми, небесными глазами. Я чувствую, что за сдержанностью Алены спрятан дух свободы, который стремится к тому, чтобы его выпустили на волю. Несмотря на то, что она совсем еще юная, в ней удивительно сочетается невинная чувственность, спрятанная за непроницаемую броню предусмотрительности.
Ольга проводит языком по полным губам и мое терпение лопается. Кровь яростными толчками устремляется по венам.
– Отцепись, - цежу кидая красноречивый взгляд на ее мгновенно застывшие в нерешительности пальцы на моей ширинке. - Запомни, я не повторяю дважды, – мой голос холоднее глубинных вод в ледовитом океане. Сразу ставлю все точки над «I.» Игры не для меня.
Ольга выпрямляется так, как будто палку проглотила.
— Козел, — шипит вне себя от бешенства брюнетка. Она наверняка была красивой, пока на её лице не отпечатались все эти мелочные и злые мысли, что постоянно крутятся в её пустой голове.
Полные губы кривятся, от еле скрываемого разочарования. – Правду о тебе Камилла говорила.
При поднимаю бровь, едко усмехаясь. Еще бы бывшая жена по-другому обо мне говорила!
– Это все? Ты сказала, что хотела?
А так же к вопросу, как часто (проды) и в каком количестве я добавляю.
Глава 16
Настоящее время Анапа. Варваровка
Над широкой змеящейся лентой реки в безоблачном небе висит раскаленное солнце, так похожее на большой желтый диск.
Палящие безжалостные лучи буквально обжигают чувствительную кожу даже через тонкий материал хлопкового голубого сарафана.
Возле уха жужжит мошка, и я вяло машу рукой, чтобы спугнуть назойливое насекомое прочь. Но, уже через секунду, пропитанная горечью улыбка кривит уголок рта.
Мошка-то не настоящая…
Облизываю непослушным языком пересохшие губы, нежную кожу которых уже давно сожгло злое дневное солнце. Тяжело вздохнув, ставлю под ноги наполовину наполненное водой жестяное ведро, прямо на жирный плодородный чернозем Варваровки.
Хоть пару минут передохнуть, а то вон уже «мушки» в глазах пляшут – так и до обморока не далеко.
Руки трясутся от напряжения.
Не удивительно, столько с утра тяжеленных ведер перетаскать. Огород будто в размерах увеличился. Можно подумать, в нем не десять соток, как в кадастровом паспорте указанно, а все двадцать пять. А сколько еще не политым осталось?! И думать тошно… Прикрываю глаза, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу.
По вискам, щекоча кожу, струится пот. Капусты грядок пять, свекла и уже зацветшие огурцы — все это требует обильного полива, иначе не видать урожая. Шепчу вслух еле слышно, будто заклинание, поговорку: «Глаза боятся, а руки делают».
Ничего, справлюсь!
У меня и выбора-то нет. Я обязана подготовиться к зиме.
Теперь я должна заботиться не только о себе…
Как бы я не старалась беречься, но такое ощущение, что силы буквально тают с каждой секундой. Тяжело уже справляться. Не под силу в том режиме и темпе, как раньше, заниматься домашними хлопотами.
Сжимаю упрямо кулаки.
Отметаю напрочь жалость к себе.
Нельзя расклеиваться. Лучше ночью пореветь - не привыкать. Наволочка на подушке уже настолько пропиталась моими слезами, что того и глядишь скоро в болото превратиться, в котором заквакают лягушки. Еще пару месяцев назад я надеялась, что выплачу все слезы, чтобы раз и навсегда ушла эта проклятая горечь.
Только все это впустую.
Не перегорело.
Не переболело! Тщетно…
Иногда, мне кажется, что я не справлюсь, что все напрасно, но какой-то внутренний стержень не позволяет просто так взять и опустить руки. Не позволяет стать незаметной бестелесной тенью, как когда-то ею стала моя мама.
Нет, ни за что!
Не дам утянуть себя в это грязное болото бездонной печали. Я знаю каково остаться совсем одной. Страшная судьба - быть сиротой – никому не нужным ребенком, путающимся под ногами. МОЙ малыш не останется в этом жестоком мире без поддержки.
Даже никогда не догадывалась, что во мне есть такой скрытый резерв.
А может быть это все благодаря… беременности?
Опускаю голову, вспоминая, какой ужас испытала, когда поняла, что жду ребенка. Вначале по неопытности я все списывала на стресс, затем на аномальную для этого лета жару. Но когда месячные не пришли и на третий месяц, я поняла: глупо отрицать – я беременна.
Та единственная ночь в Анапе никогда не останется для меня бесследной. Страх буквально выкручивал наизнанку, а может быть, это уже были проделки раннего токсикоза. Чего мне только стоило не выдать себя перед дядей Олегом.
Один Бог знает…
Ровно через пять месяцев у меня будет ребенок от Дмитрия Волкова. Чтобы он сказал, узнав о малыше? Стискиваю машинально пальцы, представляя его волевое, такое суровое, смуглое лицо. Разозлился бы? Сердце на миг испуганно сжимается. Вынуждал бы сделать аборт? Конечно… Кладу ладонь на живот в успокаивающем жесте. Нет, малыш, не бойся! Никто не причинит тебе вреда.
Я не позволю! Все равно у Волкова даже малюсенького шанса нет найти меня. То заявление, что дядя заставил меня написать, не поможет ни следствию, ни жадному до денег опекуну. Я так все запутала…посложнее самого изощрённого судоку. И числа, и улицы, и имена. Да и сколько может быть Волковых в Анапе?
«Такой, как он – один», – словно эхо, шепчет внутренний голос.
Возможно. Только вот я уже почти и не помню, как он выглядит. Так бывает, когда кто-то очень нравится, запоминаются только ощущения.
«Врунья! – все тот же голос совести жужжит наподобие той самой несуществующей мушки. - Все помнишь, до мельчайших подробностей. Его крепкие объятия, горячие руки…»
Хватит!
Устало выпрямляюсь, смахивая дрожащими пальцами прилипшие от
