времени, чтобы вода стала умеренно теплой.
Я тёрла кожу, пока она не почувствовала жжение, и, вероятно, продолжала бы это делать, если бы меня не прервал стук в дверь.
— У тебя есть ещё две минуты.
Я выключила воду.
Несмотря на первый порыв спровоцировать Гроула, я не хотела рисковать тем, что он может войти.
Я быстро вытерлась и открыла рюкзак.
У меня перехватило дыхание, когда я увидела свою одежду. Удивительно, как мало всё вдруг стало значить.
Я осторожно достала кремовое хлопковое платье, которое облегало моё тело.
Я хотела подарить его, потому что оно больше было не в моде. Теперь это самое дорогое, что у меня есть.
Я скользнула мягкой тканью по телу и надела колготки.
Быть одетой в свою старую одежду в этом доме казалось неправильным, словно остатки от прежних времен.
Когда я вышла из ванной, Гроула там не оказалось, как и его собак.
Я задержалась в коридоре, не зная, что делать и куда идти. Стены были серовато-белыми, как в моей комнате, а пол из темного дерева видал времена и получше.
Запах кофе донесся до меня и, в конце концов, заманил в большую кухню.
Гроул прислонился к кухонному столу с чашкой кофе в руке, а его собаки лежали на одеялах в углу комнаты. Его взгляд был направлен на сообщение в мобильном телефоне.
Не было ни стола, ни стульев. Очевидно, Гроул предпочитал есть стоя.
Он поднял глаза и прошёлся взглядом по всему моему телу, задержавшись на ногах, бедрах и груди.
Я заставила себя сохранять спокойствие, скрывая нервозность, вызванную жаром его взгляда.
Он был одет в обтягивающую белую футболку, которая не могла скрыть ни его мышцы, ни контуры слишком большого количества татуировок.
Я перевела взгляд на шрам на его шее.
— Вот, — сказал он, пододвигая мне чашку кофе. — Пей.
— Я предпочитаю кофе с молоком, — сказала я.
— В доме нет молока. Чёрный или ничего.
Я взяла чашку, наслаждаясь её теплом, и сделала несколько глотков горячей жидкости.
Его внимание снова вернулось к мобильнику на кухонном столе.
— Если ты голодна, в холодильнике есть яйца.
Я уставилась на него.
— Ты серьезно? — спросила я, ставя чашку на стойку. — Вчера Фальконе подарил меня тебе, а теперь ты притворяешься, что всё в порядке, что мы можем вести себя нормально друг с другом. Почему бы тебе не сделать одолжение нам обоим и не отпустить меня?
Он оказался передо мной прежде, чем я успела среагировать.
Я вытянула шею, посмотрев ему в лицо. Я оказалась в ловушке между ним и кухней.
Он схватил меня за талию и поднял на столешницу, затем зажал между своих ног, приблизив наши лица друг к другу.
Я затаила дыхание, ошеломленная его внезапным движением.
Сердце бешено колотилось в груди, но я старалась скрыть страх за ненавистью.
Его рука обхватила мой затылок, удерживая меня на месте, а затем его рот опустился на мой, и его язык скользнул мимо моих губ.
Я издала протестующий звук, но он был проглочен ртом Гроула. Я откинула голову назад, тяжело дыша, и уставилась на него.
Я ненавидела его. Ненавидела его за то, кем он был, но ещё больше за то, что он заставлял меня чувствовать.
На мгновение я позволила себе утонуть в поцелуе, потому что он заставил меня забыть обо всем, помог заглушить печаль, страх и беспокойство.
И в это короткое мгновение это чувствовалось чудесно и хорошо. Так хорошо, что моё тело покалывало, и я ощущала это кончиками пальцев рук и ног. Повсюду. Это было неправильно. Боже, очень неправильно. Как и мужчина передо мной.
Я вытерла рот, а потом покалывание исчезло, и осталось только отвращение.
— Не трогай меня, — прошипела я. — Никогда больше.
Он невесело улыбнулся.
— Почему же?
— Потому что ты вызываешь у меня отвращение. Ты чудовище, и я не хочу, чтобы твои руки касались меня, не тогда, когда они покрыты кровью.
ГРОУЛ
Эмоции, он никогда не понимал их. У большинства людей их было слишком много, и они с большой охотой демонстрировали их. Особенно девушки, они казались слишком беспечными к тому, чтобы демонстрировать эту часть себя.
Кара не была исключением. Ненависть ясно читалась на её лице.
Она ненавидела его.
Все ненавидели.
Она боялась его.
Все боялись.
Он привык к такой реакции на него. Его это не волновало.
Он не был умным человеком, даже близко не таким умным, как она. Он знал это, и, возможно, это делало его умнее большинства людей Фальконе. Он знал свои ограничения, чувствовал их каждый день и принимал их, но никогда не позволял им остановить себя.
Но, несмотря на недостаток ума, он знал, что Кара не была его вознаграждением. Не поэтому её ему отдали.
Конечно, она являлась наградой, величайшим даром, на который мог надеяться кто-то вроде него, большим, чем заслуживал кто-то тёмный и грязный, но вовсе не потому Фальконе подарил её.
Это не было наградой для него, это было наказанием для неё и её отца, и если что-то и было правдой, то только то, что он являлся истинным наказанием.
Гроул понимал это, и, вероятно, ему следовало бы испытать отвращение, вину, отказаться от такого дара, но он был не из таких мужчин, и именно по этой причине Фальконе сделал мудрый выбор.
Он был наказанием, которого не заслуживал никто, и меньше всего она. Но теперь, когда она у него есть, Кара, его дар, он никогда не отпустит её.
Поцелуй, он дал ему почувствовать вкус того, что будет дальше — Кара, и, чёрт возьми, она была сладкой с оттенком горечи от кофе. Слаще, чем любая девушка, которую он целовал, но их было немного, а его последний поцелуй был давным-давно.
Он не любил целовать шлюх. Не потому, что они брали в рот чужие члены, хотя, если быть совершенно честным с самим собой, и поэтому тоже, но главным образом, потому что это было слишком интимно.
Он никогда не понимал ценности поцелуев, когда секс и минет приносят более быстрое удовлетворение, но с тех пор, как он впервые увидел розовые губы Кары, он задавался вопросом, каково это — целовать её.
Вначале это была нелепая фантазия, которая бы никогда не сбылась, но потом это стало возможным.
Он смотрел на её разъяренное лицо и плотно сжатые губы.
Ему хотелось снова поцеловать её, снова попробовать на вкус, но он научился контролировать свои желания. То, как она смотрела на него сейчас, напомнило ему об их первой
