Мы все испортили. Все, что было у нас, бездарно потратили.
Макар опирается спиной о стену. Нет. Он в неё ударяется и съезжает вниз. Прямо на глянцевый кафель с темным рисунком разводов. Я ловлю каждое его движение. Закрытые глаза. В ладонях он прячет лицо. Проводит жестко, и даже мне от этого больно.
— А-а-а-а… — выдыхает протяжно. И два удара затылком о стену. Глухой звук набатом звучит в душной тишине. — Ты мне врешь…
И если я сейчас спасую, если хотя бы на мгновение растеряюсь, все улетит к чертям.
Мои губы дрожат, когда я выплёвываю своё лживое признание:
— Полгода, Макар… — руки трясутся, и я сминаю пододеяльник, чтобы муж не заметил, как мне тяжело даются эти слова, что как остро заточенная бритва. — Я летала в Москву не потому, что у меня учёба… У меня мужчина, Макар.
Я не должна считать наши отношения с мужем войной, но сейчас выбираю стрелять на поражение. Я хотела нас спасти, правда, но я просто не смогла. И не могу поставить жизнь ребёнка на кон в этой игре в русскую рулетку, поэтому лучше он, чем мы.
— Я просто влюбилась, понимаешь… Я уходила не потому, что мне чего-то не хватало. Я просто до этого жила в тумане. Я влюбилась в него…
Макар закусывает костяшки пальцев, и я вижу, как дёргается его кадык, как трясутся руки, как все тело его напрягается, словно струна.
Господи.
Я не смогу.
Я не могу так его предавать.
Меня скручивает спазмом, и я уже не могу держать слёзы.
Я должна его предать, даже несмотря на то, как сильно я его люблю. Как жизни себе не представляю без него. Как меня начинает мутить только от того, что я ему рассказываю об измене, которой не было никогда.
Ему настолько больно, что он замирает. И не двигается. Задерживает дыхание.
Мне страшно, что я не справлюсь и справлюсь одновременно. Я своими руками сейчас вырезаю бесценное сердце самого близкого человека, потому что он совершил ошибку, предал. Променял все, что у нас могло быть. Я делаю это намеренно.
И я намного хуже, чем Макар.
Потому что я знаю, к чему приведёт мое признание.
— Я не думала от тебя уходить. Меня все устраивало. И Алекс… — прости, пожалуйста, нечаянный постоялец, но в данный момент для лжи мне нужен хотя бы реальный образ. — Мы не собирались быть вместе. И теперь…
И лучше бы Макар наорал, встал, бросил меня прямо здесь, в стерильной палате, и умчался в ночь, но он сидит, бьется головой о стену и ничего не делает. В глазах столько пустоты, что мне кажется, я утону в ней…
Если я теряла Макара сейчас, то он потерял меня в тот вечер. Нет. Он меня потерял, когда решил, что может просто обратить в грязь нашу жизнь. Но самом деле он мое «навечно», от которого я пытаюсь сейчас сбежать.
— Моя беременность ничего не меняет, Макар, — сквозь комок слез произношу я твёрдым голосом. — Она никак не помешает нашему разводу…
Он прикрывает глаза и запрокидывает голову. И кажется, что он задремал, решил поспать, чтобы все, что с нами происходит, оказалось сном, но в грязной реальности просто были два человека, которые хотели смерти.
Бессмысленное нереальное желание развернуться и уехать к маме, как будто мы в фильме и надо действовать канонически. Но когда я уходила из отцовского дома в дом мужа, мне сказали одну фразу: «Запомни, этот дом навсегда твой, но вернуться ты в него сможешь только единожды. Если ты однажды придёшь, то не посмеешь больше уйти обратно. Поэтому помни. Дом твой навсегда, но вернуться сможешь один раз».
И я никогда не приду в дом родителей.
Я остаюсь здесь.
С ним. Пока что.
Невозможно отмотать все назад, но можно хотя бы не потерять будущего. Для каждого из нас — своего.
— Ты права, — хрипло, на выдохах. — Наша беременность ничего не меняет…
Макар медленно, излишне медленно, чтобы я подумала, что ему тяжело, поднимается с пола. Опирается на стену плечом. И я вижу, что ему больно.
— Ты моя жена. И моя жена беременна.
Слова камнями летят в меня, и я подхватываю бутылку воды и бросаю в мужа с криком:
— Я тебя предала. Все полгода. Я беременна от другого…
Бутылка не нашла цели, и Макар даже не обратил на неё внимания. Он подошёл и навис надо мной, вынуждая вдавиться в койку.
— Ты бесценна. Ты мой океан, на пути к которому я пройду туманы. И я готов в этом океане налетать на рифы и биться о скалы.
Его голос дрожит. Лицо напротив моего, и я могу разглядеть, что этот самый океан плещется в его глазах штормом.
— Ты мое «обвиню» и «прощаю». И только я виновен сам в том, что ты готова бежать сейчас в никуда. И я не могу найти в себе силы, чтобы отпустить. Ты бушующий, самый неконтролируемый океан. И ты топишь меня своими волнами…
— Уходи… — сквозь пелену слез, соль от них, прошу Макара.
— Как пожелаешь… — хрипло и отчаянно. — Только я никогда не смогу простить себе всей той боли, что причинил своими выходками. И не найду никаких оправданий этому… Но для меня ничего изменилось от твоих слов.
Его губы настолько близко, что я не понимаю, в какой момент они проходятся мне по лицу, касаются скул, опускаются, скользят, ласкают… И на границе сознания я нахожу в себе силы кричать шёпотом только одно:
— Я ненавижу тебя!
— А я тебя люблю…
Кукольный дом
Глава 29
Из больницы я вышла не через три дня, а через пять. Заодно решили пройти всю медкомиссию. И ещё посмотреть за моим состоянием.
В тот вечер, когда я поставила точку в отношениях с Макаром, мне было так плохо, словно потеряла половину души. Лучшую её половину. Но я нашла в себе силы сквозь слёзы написать заявление об увольнении и отправить скан его управляющему. Мне ничего не ответили. Да и не надо было. И так хотели ведь уволить. А на следующее утро мне привезли вещи, гаджеты. Всё новое. Макар хоть и ушёл, но не оставил, и я не знала, что с этим делать. Просто не понимала, почему он бездействует. Почему не запросил тест на отцовство, не стал сам появляться, а все привозили курьеры.
Я не ждала его.
Но до боли в глазах рассматривала экран телефона.
Это ведь безумие, правда? Бежать от человека только в надежде, что он будет догонять. Но головой, а не эмоциями я понимала, что всё правильно. Если Макар действительно погонится, то загонит меня как дичь, как ту бедную косулю из фильма «Красавица и чудовище».
Незаметно для себя я вышла из здания больницы. Мне навстречу подлетел почти полностью седой мужчина и представился водителем Макара. Сообщил, что отвезёт меня домой. Я назвала адрес бабушки. Судя по тому, что это не создало резонанса, я не в клетке. Мне разрешают погулять.
Квартира встретила едким запахом моющих средств. Я медленно прошлась по ней, подмечая, что делали генеральную уборку. И забили холодильник. И на полочках в ванной стояло множество шампуней, масок и прочей ерунды моих любимых марок.
Меня не держат под замком. Меня оберегают и устраивают комфорт там, где я захотела жить. Большая разница.
Водитель зачем-то решил проверить меня, и через десять минут позвонил в дверь. В руках он держал множество бумажных пакетов, какие-то из аптек, парочка из кондитерской.
— Распоряжение вашего супруга.
В пакетах из аптек лежали рекомендации и выписки врачей. Я проглотила и эту непрошеную заботу. Демонстративную в своём молчании.
Я просто не знала, что делать.
Впервые за несколько дней я лежала в ванной и перебирала в уме последние годы нашего брака. Ароматная пена пушистым облаком хотела покинуть пределы ванны, но в тот момент я не представляла, что за следующие две недели просто почистить зубы станет для меня подвигом.
Я любила бывать у бабушки. И не хотела от неё уезжать, потому что она умела создавать сказку. А дома я в образцово-показательной порядочной семье. Когда в редкие каникулы или праздники мне удавалось выпросить поездку к бабуле Любе, моему счастью не было предела. Но следующие две недели моё счастье было тусклым. Смазанным.
