я слушала и слышала всё, что происходило вокруг.
Я откинула волосы на одно плечо и склонилась к его руке, аккуратно проводя тряпкой по краям раны. Я ожидала, что Дани хотя бы зашипит или скривится, но он, не моргая, смотрел на мою руку.
– Я училась в универе на врача…пока отец не обанкротился. Раны промывать и зашивать я умею, не бойтесь.
Не смогла промолчать, меня раздражало недоверие в его глазах. А еще… я всегда говорила с ним на «вы» это его обезоруживало. Я видела.
***
Бояться? Нет, я не боялся. Я чертовую тучу лет ничего не боюсь. Со мной делали такое, что вот эта царапина – сущая ерунда. На моем теле столько шрамов, что иногда мой друн Бек говорил, что на мне отметин больше, чем на дворовой псине.
Я смотрел на тонкие руки девушки и чувствовал, как от ее осторожных прикосновений по телу расползаются мурашки. Хотелось сжать ее запястье и сказать, чтоб не нежничала, а промывала и шила, да побыстрей… и не мог. Ко мне давно никто не прикасался вот так. Я привык к рукам Буна, а он был грубым и быстрым, как и положено настоящему вояке-цыгану.
Пару раз меня штопали мои любовницы, но и там было предельно ясно, чем все закончится. После едкой боли мне непременно нужно было кого-то отыметь. Да так, чтоб чужую боль сожрать, тогда своя притуплялась. Я боялся, что на эту тихоню наброшусь, а потом она меня ещё сильнее возненавидит…да и я себя. За насилие.
С этой девчонкой изначально все было не так. Она просто другая. Все в ней другое: и манера говорить, и красота ее такая нежная и в то же время ослепительная. Глаза особенно, как два темных омута. Она мне нравилась, несмотря на пропасть между нами. Нравилась тем, что не ныла и ни одной истерики не устроила. Я ожидал, что с ней будут проблемы, но их не было…Проблемы постепенно возникали у меня.
– Быстрее, девочка. Я устал, как собака. Спать хочу.
Повернулся к ней и замер…она так сосредоточенно рану промывает и язычок розовый прикусила, а на лице…на лице совсем иное выражение. Не такое, как всегда. Каждый раз как дотрагивается, сама чуть ли не вздрагивает и на спину мою исполосованную взгляды бросает. Да, малышка, я на ваших мужиков мало чем похож. Разве что тем, чем природа наградила.
Откинулся на спинку стула и ногу на стол закинул, запрокидывая голову и посматривая из-под ресниц на свою пленницу. Стоит в одной ночнушке, тонкой настолько, что все тело подсвечивает, а у меня резко в горле пересохло, когда на ее грудь посмотрел и на тонкую талию…Подол оборванный, и мне колени видно и лодыжки тонкие, и пальчики на босых ногах.
Отвел взгляд, а перед глазами картинки проносятся, где она на моем матрасе голая лежит с раскинутыми в сторону ногами, а я ее за эту лодыжку держу и грязно имею пальцами.
Твою мать…резко выдохнул и зло сказал:
– Шей уже. Хватит возиться. Виски рану залей и шей.
***
Вздрогнула, услышав его приказ, злость эту в голосе.
– Смею напомнить вам, – мельком посмотрела на него, смачивая тряпку в воде, – что ваша рана нанесена не мной.
Он зло прищурился, а я опустила голову и продолжила смывать кровь. Опустила ладонь на его мускулистую грудь, так же залитую кровью, и сглотнула, заметив, какими острыми стали соски. Словно он вдруг резко замерз.
Быстрый взгляд на него, а он всё так же, прищурившись, смотрит на меня, будто реакции моей ждет. Медленно провела тканью по его коже, невольно задев мизинцем сосок и снова вздрогнув от этого прикосновения. О том, что предводитель менял женщин как перчатки, знала каждая собака в этом лагере. Для меня единственной оказалось это шоком. Когда увидела, как на одном из застолий какая-то цыганка в ярко-красном платье вспорхнула на колени к нему и обвила руками его шею, а тот рассмеялся и смачно шлёпнул девушку по мягкому месту. И, видимо, только присутствие детей удержало их от последующей демонстрации. А вечером после того, как мы убрали всё со стола, я зашла в свой шатёр и остолбенела, увидев ту самую девку абсолютно голой на коленях у Данилы. Цыган исступленно посасывал ее грудь, а та извивалась на его бёдрах, громко постанывая и взывая к Богу. А потом Дани вдруг оторвался от нее и внимательно посмотрел на меня, продолжая пальцами ласкать девушку.
Я бросилась прочь из шатра и убежала к берегу реки, где и провела всю оставшуюся ночь.
И сейчас в его глазах был тот же самый вызов, смешанный с долей насмешки.
Я снова провела тряпкой по его груди и уже намеренно задела снова пальцем сосок, опустила ладонь под грудью и прошлась напоследок тканью по ребрам.
Мне было неудобно стоять перед ним, а сидеть на холодном полу казалось сущим безумием. Поэтому я задрала рубашку, устраиваясь на его ногах, и потянулась за флягой, скрывая усмешку. Плеснула на рану и инстинктивно схватилась за его здоровую руку, сжимая.
– Стоила ли добыча таких ран? – намеренно растягивая слова и отвлекая от того, что я собиралась сделать, – той боли, которую ему приходится сейчас терпеть?
Наклонившись так, что почувствовала его горячее дыхание на своей шее, воткнула иголку в мягкое тело и зашипела вместо него сама. Данила лишь стиснул зубы, отводя взгляд
Вначале я думал, это случайно…Все тело искрами пронизало от ее прикосновения к напряженной груди. Член налился кровью. Маленькая сучка! Она понимает, что делает? Я только челюсти стиснул и взгляд отвел, а потом она задела меня снова, и я в глаза ей посмотрел, прищурившись.
Чувствуя, как она на ногах у меня устроилась. Горячая и абсолютно голая под своей ночнушкой. За запястье меня держит и дальше влажной тканью кровь смывает, а сама на грудь мою смотрит. Странно смотрит, даже щеки разрумянились. А ведь знает, что это не безопасно.
А потом она иголку в плечо вонзила, и я всё же вздрогнул, но не от укола, а от того, что она на ноге моей вертится. Такая горячая…пахнет иначе, чем другие. Шиком пахнет и роскошью. Кожа у нее матовая с золотистым отливом и ресницы длиннющие. Глаза ими прикрыла, нитку губами зажала…а меня от укола иглой пронизало возбуждением, и я невольно талию ее сильно сжал, придвигая по ногам к себе.
– Ты что творишь, малышка? Во что поиграть решила?
За подбородок
