производство, очень вместительная.
— Да, хорошая, — Лида смотрела с какой-то непонятной жалостью.
Таня накрыла на стол. Они болтали про всякое, когда хозяйка, не выдержав недосказанности, спросила.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
— У Ибрагима есть еще одна любовница. На прошлой неделе сына ему родила.
Это был удар ниже пояса, потому что Татьяна не так давно узнала, что беременна. Она как раз собиралась сообщить эту новость Ибрагиму.
Женщины молча сидели.
— Ты точно знаешь? — с какой-то отчаянной надеждой спросила Таня.
— Все знают, кроме тебя.
У Тани из глаз полились слезы.
— Ну ты что, Танюха, успокойся. Бросай его к чертовой матери. Квартира у тебя есть, сын вон какой красавец. Попереживай маленько да найди нормального мужика. На этом козле свет клином не сошелся!
— Я беременна.
Лида присвистнула.
— Срок большой?
— Три месяца почти.
— Тогда рожай.
— Нет.
— Да ты что надумала? С таким сроком никто тебя на аборт не положит.
Таня молча смотрела в пол. Тихо сказала.
— Помнишь, когда я с сыном ходила, ты меня отговаривала, мол, бабка одна есть.
— Танька, это опасно, у тебя не три недели.
— Отвезешь меня к ней?
Лида налила еще стопку коньяка, одним махом выпила.
— Завтра с утра поедем. Чтобы он огнем горел, гад конченный. А сын?
— У соседки оставлю, он ее знает, не плачет.
На следующий день Лида привезла ее в старый район Ашхабада, где на грязном диване старая женщина, провозившись с ней некоторое время, ничего не смогла сделать, но занесла инфекцию.
Утро Таня провела в больнице, где врачи спасли ее, потому что Лида вовремя доставила подругу, истекающую кровью и с температурой под сорок градусов. Через несколько дней Таня вернулась домой. Слабыми руками взяла сына, закрыла за соседкой дверь, нюхая волосики малыша, решила, что завербуется в Афганистан.
— Если не убьют, может, замуж там выйду, — глядя на спящего сынишку подумала с усмешкой.
Ибрагиму позвонила и попросила ровным голосом больше ее не беспокоить, если он не хочет, чтобы она написала на него заявление в прокуратуру. Женщина хорошо знала, как он боится проблем с органами, поэтому играла наверняка. Еще полгода ушло на оформление бумаг. Она написала матери, что хочет хорошо заработать, потому что бедный Ибрагим скончался в автомобильной аварии, а сына придется оставить у них.
Мать всплакнула и согласилась.
Таня попала на выход советских войск из республики Афганистан, поэтому проработала там год и два месяца, вместо положенных двух лет.
Мама писала, присылала фотографии сына, ругала, что так обманула ее, потому что Ибрагим уже два раза приезжал к ним, плакал, просил поговорить с Таней, забрать сына.
Он и ей писал, в каждом письме клялся в любви и уверял, что ребенок у той женщины совсем не от него.
Таня читала и немножко верила. На расстоянии он оставался ей родным и любимым человеком.
В Кабуле, где ее оставили в военной части при штабе, она подружилась с молодой женщиной, Полиной. Она была ровесницей Тани, тоже оставила на родине в Минске маленького сына. Это обстоятельство их сблизило, все свободное от работы время проводили вместе.
Афганистан впоследствии Таня всегда вспоминала с теплотой в душе. Она наяву увидела настоящих российских офицеров, умных и решительных. Было много хороших моментов, но и горькие слезы тоже, когда погибли двое знакомых летчиков. Многое произошло за этот год с небольшим. Роман с лейтенантом из Красноярска. Он был летчиком, молодым и стеснительным. Таня относилась к нему как к сыну, старалась получше накормить и вовремя разбудить, чтобы он не получил нагоняй за опоздание. Знала, что с этим мальчиком не останется, но оттолкнуть его, значило обидеть, а обижать она не хотела.
Только с Полиной они были душевно близки. Долгими вечерами, заварив большой чайник, они допоздна пили чай и вели бесконечные разговоры. Таня шутила, что со Средней Азии она, а чаи любит гонять Полина. А Полина так подробно описывала ей родную Беларусь, словно Таня сама ходила по старым переулкам Минска или шла по лесу, где нога проваливалась по щиколотку в болотистую почву, а черники и брусники было так много, что и земли не видно. Таня читала подруге свои рассказы, и Полина хвалила их.
— У тебя талант, — говорила она, — я бы так ни за что не сумела, взять и придумать смешную историю. Как они к тебе в голову приходят?
Таня пожимала плечами.
— Я не знаю. Иногда что-то смешное сама увижу. Или кто-то расскажет интересный момент, а я продолжение напишу, по-всякому бывает.
— Я тебе всякие истории буду рассказывать, какие знаю, у меня, знаешь, какая родня?! Каждый день у них истории случаются! Тебе на целый роман хватит! — говорила Полина, — ты только настоящие фамилии не указывай, а то мне устроят!
Девушки смеялись, продолжали болтать.
Таня скучала по сыну. Скучала по Ибрагиму, который регулярно писал. Даже на почте работница сказала, что, если бы ей так часто муж писал, она бы давно расторгла контракт и убежала бы к нему.
— А может к нам, в Беларуссию, после выхода махнем?! Ты ведь лесовод, там тебе самое место! Давай, Танечка, мне без тебя скучно будет.
— Не скучно, с твоей веселой родней, — шутила Таня, — я к тебе обязательно в гости приеду.
— А я к тебе. Никогда в Средней Азии не была. Сосед у нас есть — узбек Алик — это все, что я про Азию знаю. Только он сам ни одного слова на узбекском не знает. У него от узбека только узкие глаза и то, что плов очень любит. В неделю ему Машка этот плов раза три готовит.
— Полина! Смотри время то уже! Проспим завтра! Давай по домам. Тебя проводить?
— Найду дорогу. А твой не придет?
— У него вылеты. До пятницы не будет.
— Не жалко тебе мальчонку? Он на тебя такими преданными глазами смотрит, как щеночек.
— Полина, сейчас про него не будем разговаривать!
— Ой, да! Все, побежала, чмоки-чмоки, завтра зайду за тобой.
— Спокойной ночи.
Девушки расставались, чтобы завтра снова вечером вести свои длинные разговоры.
Для Михаила настали черные дни. Все время, чем бы ни занимался, думал, что Лиля погибла исключительно из-за него. В сотый раз он видел ее удивленный взгляд в небо. Этот взгляд мешал ему жить. Бабка Наталья, жена Ивана Ирина и сам Иван пытались доказать, что его вины нет. Ваня говорил.
— Если бы я тогда не подбежал и не схватил ее за руку, она не дернулась, Фролов бы не выстрелил. Значит, моя
