– О, Грег, – произнес он чужим надтреснутым голосом. – Грег…
Полицейские подошли к нему. На этот раз он не противился их дружеским объятиям. Обернувшись, он встретился взглядом с капитаном Андерсоном, тот крепко прижал его к себе, и оба какое-то время молчали, сдерживая рыдания.
– Ну почему Грег? – наконец выдавил из себя Крис. – Это же чертовски несправедливо. Почему не какой-нибудь… какой-нибудь торговец наркотиками, сбывающий кокаин школьникам, или нерадивый отец, который лупит своих… своих детей дважды в неделю? Черт возьми, ведь таких уродов – сотни в наших картотеках!
– Я знаю, знаю… это действительно несправедливо.
Из глаз Кристофера хлынули слезы. Он так и стоял, прижавшись к Андерсону, уткнувшись в накрахмаленный воротничок его рубашки, безотчетно прислушиваясь к тому, как тяжело сглатывает слюну этот великан, и ощущая, как неприятно давит на живот кобура его пистолета.
– Он был хорошим человеком… хорошим полицейским, – сказал Андерсон.
– Двадцать пять лет! Черт возьми, он ведь только начал жить.
Андерсон похлопал его по спине и высвободил из объятий. Кристофер осел на стоявший радом стул и согнулся, закрыв лицо руками. В глазах стоял Грег: еще сегодня утром он, как всегда взъерошенный, выскочил из своей комнаты в квартире, которую они делили с Крисом, и, почесывая грудь, приветствовал приятеля: «Писать хочу, как скаковая лошадь. А ну-ка, с дороги!» Из ванной тяжелой походкой поплелся на кухню; распахнув дверцу, постоял над холодильником, задумчиво разглядывая его содержимое, потом спросил: «Ну, и во сколько же ты рассчитываешь получить свой «эксплорер»?» Достав пакет с апельсиновым соком, отпил половину, шумно рыгнул и наконец закрыл холодильник.
Не мог он умереть! Это невозможно!
Всего лишь час назад стоял он у кухонного шкафа с тостом в руке, в плавках и мятой майке с надписью: «Ветеранам – проезд бесплатный!».
– Я заеду к матери, – сказал он. – У нее что-то барахлит садовый шланг, надо взглянуть.
Грег так добр был всегда к матери!..
Мать Грега… О Боже, бедная женщина. Мысль о ней вызвала новый прилив щемящей тоски. Бедняжка и без того настрадалась в жизни. А тут еще незнакомый полицейский капеллан явится к ней с таким жутким известием.
Кристофер шумно вздохнул и выпрямился, утерев нос ладонью. Кто-то протянул ему несколько жестких салфеток из буфета. Он высморкался и спросил охрипшим голосом:
– Капеллан уже сообщил его семье?
– Нет, – ответил капитан Андерсон.
– Я бы хотел сделать это сам, если вы не возражаете.
– Ты уверен, что у тебя хватит сил?
– Я знаю его семью. Возможно, им будет легче, если они узнают об этом от меня, а не от чужого человека.
– Хорошо, если ты уверен, что хочешь этого, я не возражаю.
Крис поднялся на ноги, ощутив при этом странную слабость. Его колотило; дрожали колени, живот, руки, а зубы стучали так, словно он внезапно оказался на лютом морозе.
Андерсон спросил:
– С тобой все в порядке, Лаллек? Ты выглядишь неважно. Может, тебе стоит еще немного посидеть?
Крис послушался и рухнул на стул. Закрыв глаза, он сделал несколько глубоких вздохов – к горлу опять подступали рыдания.
– И все равно так трудно в это поверить, – пробормотал он, обхватив руками голову. – Всего лишь час назад он стоял на кухне и жевал тост.
– А вчера, уходя с дежурства, говорил, что вы с ребятами собирались махнуть на озеро, – сказал Острински.
Крис открыл глаза и сквозь густую пелену слез посмотрел на Пита Острински, двадцатипятилетнего великана, в лицо которого словно врезалась печать глубокого потрясения.
– Эй, Пит, извини, старина. Я тут раскудахтался, а ведь ты первым узнал о случившемся и выехал на место аварии. Так что тебе выпала самая тяжелая миссия.
Острински согласно кивнул.
– Да, – с трудом выдавил он и отвернулся, чтобы скрыть слезы.
Настала очередь Криса утешать приятеля, и он, поднявшись, обнял Пита за плечи и потрепал его по толстой шее.
– Он уже в морге?
Острински едва мог говорить.
– Да, но ты не ходи, Крис. И что хочешь делай, но не пускай туда его мать. Его разворотило прилично.
Крис похлопал его по плечу и понуро покачал головой.
– Это известие убьет его мать.
– Да-а… с матерями сложно.
В дверях, прислонившись к косяку, застыла в нерешительности Рут Рэнделл, их делопроизводитель. Хлопнула входная дверь, и в дежурную часть вошел еще один полицейский в форме.
– Я только что узнал… – сказал Рой Марчек, и в комнате вновь воцарилось тяжелое молчание. Каждый из присутствовавших ежедневно сталкивался со смертью и поневоле свыкся с нею. Но эта смерть, унесшая одного из них, лично задела каждого, и на ее фоне все остальные происшествия меркли.
Вновь хлопнула дверь – прибыл полицейский капеллан Вернон Уэндер. Ему было за сорок; статный, подтянутый, с редеющими темными волосами, на носу – очки в серебристой оправе. Капитан Андерсон приветствовал Уэндера молчаливым кивком головы.
– Мы потеряли хорошего человека, – приглушенным голосом произнес капеллан. – Ужасная трагедия.
Все молчали.
– В последний раз, когда я разговаривал с Грегом, он сказал мне: «Вернон, ты задумывался когда-нибудь о том, что многие ненавидят свою работу? Но это не про меня, – добавил он. – Мне нравится быть полицейским. Приятно сознавать, что ты нужен людям, и помогать им». Может быть, вам всем станет легче, если вы всегда будете помнить эти его слова. Грег Рестон был счастливым человеком.
Уэндер сделал небольшую паузу и добавил:
– Я пробуду у вас целый день, так что если кому-то из вас захочется поговорить со мной… или помолиться… исповедаться… я к вашим услугам. Думаю, что и сейчас всем нам станет легче, если мы помолимся.
Кристофер вполуха слушал проповедь капеллана. Он думал о семье Грега, о его матери, представляя, каким ударом будет для нее весть о сыне. Она была вдовой, и на ее попечении было еще двое детей – двадцатитрехлетняя Дженис и четырнадцатилетний Джои. Грег был старшим в семье и девять лет назад после смерти отца стал для матери единственной опорой. «Сильная женщина моя мать, – всегда говорил о ней Грег, – самая сильная из всех, кого я знаю… и самая хорошая». Кристофер Лаллек никогда еще не встречал более нежного отношения сына к матери. Это было удивительное сочетание взаимного уважения, восхищения и любви, что всегда вызывало у него легкую зависть. Грег мог говорить с матерью о чем угодно – о спорте и деньгах, сексе и философии; запретных тем для них не существовало. Грег охотно делился с другом всем, что обсуждал до этого с матерью, так что Крис знал о миссис Рестон больше, чем многие знают о собственных матерях, и со временем проникся к ней истинным уважением и любовью. Подобных чувств он никогда не испытывал к своим родителям.
