Тина отчаянно замотала головой, мужчина, пожав плечами, поставил бутылку и бокал рядом с ней на пол.
— Ну, как хочешь. А что касается… — Он сделал паузу. — Я — твой педагог, ты — моя ученица, Тина, — усмехаясь, продолжил он. — Разве я могу причинить тебе вред? — Он поднял с пола свой твидовый пиджак и, внимательно осмотрев его, смахнул невидимые пылинки с рукавов. — Ты пригласила меня к себе, Тина. В дом, где никого нет. Ты угостила меня шампанским. Интересно, что я должен был думать?
Он скользнул взглядом по ее бледному лицу, обнаженным плечам и груди. И Тина, не в силах вынести его пристального взгляда, схватила лежащую на полу атласную подушку и заслонилась ею.
— Конечно, я догадывался, о чем ты мечтала, приглашая меня в свой дом, — ухмыляясь, продолжал мужчина. — Тебе хотелось романтики, страсти. Интимный полумрак, зажженный камин, искрящееся в фужерах шампанское… — Он пожал плечами. — Ты получила все, что хотела, Тина. Но если ты решила рассказать кому-нибудь о нашей встрече, пожаловаться… — в голосе мужчины зазвучали жесткие ноты, — не советую тебе этого делать. Ну подумай сама: кому поверят люди? Мне — уважаемому педагогу или тебе — глупой, ветреной студентке? И не забывай: только с моей помощью тебе удастся стать известной концертирующей пианисткой, Тина. Только с моей помощью. — Он достал из кармана пиджака позолоченные часы, открыл крышку, взглянул на циферблат и озабоченно покачал головой. — Как быстро пролетело время. Мы встретимся с тобой очень скоро, Тина. Завтра вечером. У меня дома.
— Нет! Никогда! — выкрикнула она, судорожно прижимая к груди атласную подушку. — Нет!
Заметив в ее глазах вспыхнувшую ярость, мужчина рассмеялся.
— Тина, завтра ты придешь ко мне домой, — произнес он. — Обязательно придешь. Иначе я снова появлюсь здесь, и тогда… Боюсь, ты огорчишься даже больше, чем сегодня, дорогая. — Он снова наклонился к ней, кончиками пальцев дотронулся до синяков, проступивших на ее шее, и повторил: — Ты придешь ко мне домой, Тина. Завтра, в половине восьмого вечера.
Она молча смотрела в холеное, самодовольное лицо своего педагога, в его темные глаза, светившиеся торжеством победы сильного над слабым, и ее переполняла ярость, готовая вот-вот выплеснуться через край. Этот подонок надругался над ней, растоптал ее тело и плюнул в душу! Да, все это так, но она не останется покорной, забитой жертвой. Не позволит унижать себя никому.
Ее рука нащупала стоящую на ковре бутылку, крепко обхватила горлышко. Мужчина, не обращая больше внимания на свою студентку, наклонился, поднял с пола ключи, кошелек, стал прятать их в карман пиджака, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Внезапно Тина резко вскочила, размахнулась и со всей силы ударила его тяжелой зеленой бутылкой по голове. Раздался глухой звук, короткий, отрывистый хриплый стон… и мужчина ничком рухнул на пол.
Несколько мгновений Тина, словно в оцепенении, смотрела на неподвижное тело своего преподавателя, затем рванулась к нему и снова ударила тяжелой бутылкой по голове. Еще… еще… и еще. Ее рука, судорожно сжимающая бутылку, застыла в воздухе, потом она опустила ее и отпрянула от мужчины. Блуждающий взор девушки заскользил по его спине, задержался на голове с рваными ранами, на виске, по которому стекала струйка крови… Тина перевела взгляд на бутылку, дно которой тоже было перепачкано кровью, и брезгливо отшвырнула ее в сторону. Бутылка со стуком упала на мраморный пол, горлышко откололось и со звоном откатилось к стене. В комнате воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием дров в камине.
Тяжело и прерывисто дыша, Тина шагнула к распластавшемуся на полу безжизненному телу, протянула к нему дрожащую руку, но тотчас же отдернула.
— Профессор… — еле слышно позвала она, в глубине души ясно сознавая, что ответа от него не услышит больше никогда. — Профессор…
С трудом переставляя ноги, Тина добралась до столика, на котором стояла настольная лампа от Тиффани и телефонный аппарат, подняла украшенную эмалью трубку и набрала три цифры.
— Пожалуйста… это срочно, — еле слышно выдохнула она. — Приезжайте. Я только что убила своего педагога.
Через несколько мгновений изображение респектабельной, со вкусом обставленной гостиной и находящейся в ней юной студентки исчезло с экрана, уступив место другой женщине, направляющейся к белой сцене. В элегантном длинном черном платье, с иссиня-черными блестящими волосами, распущенными по плечам, она приблизилась к стоящему на сцене большому, в золоченой раме овальному зеркалу, остановилась и мягким жестом правой руки указала на него. Камера взяла крупный план, и зрители увидели в зеркале молодую девушку-пианистку с телефонной трубкой в руках, а позади нее — лежащего ничком на ковре около камина убитого мужчину.
— Леди и джентльмены, — приятным, звучным, с легкой хрипотцой голосом произнесла женщина в черном платье. — Призываю вас заглянуть в «темное зеркало», отражающее призрачные тайники человеческой души, и попытаться проникнуть в мрачный, черный внутренний мир убийцы. Призываю каждого из вас задать себе один вопрос: смог бы я лишить жизни другого человека, если бы оказался в столь же драматической ситуации, как эта юная девушка?
Камера наезжала все ближе и ближе, и вот наконец говорящая женщина заполнила весь экран, и теперь можно было рассмотреть ее тонкое красивое овальное лицо с высокими скулами, свидетельствующими о примеси индейской крови. У женщины были яркие, полные, четко очерченные губы, светло-голубые глубокие глаза в обрамлении густых пушистых ресниц, ярко контрастировавшие с темными бровями и черными, распущенными по плечам волосами, сильный подбородок с маленькой ямочкой посередине.
Женщина выглядела очень эффектно, но не только красивая, яркая внешность привлекала многочисленных зрителей. Глубокий, звучный голос, выразительный взгляд голубых глаз, которые проникали в душу и словно видели ее насквозь, очаровывали телеаудиторию, заставляя неотрывно смотреть на экран. Казалось, Элизабет Найт обращается к каждому зрителю, разговаривает лично с ним, задавая жизненно важные вопросы.
— Кто из вас, попав в критическую ситуацию, смог бы поступить как эта девушка, совершившая убийство? Как эта юная пианистка, лишившая жизни своего педагога-насильника? — вопрошала с экрана Элизабет Найт, не отрываясь глядя в телекамеру. — Кто может с уверенностью ответить: «Я бы поступил так же!» — пока сам не окажется в подобной ситуации? — Элизабет сделала многозначительную паузу, ее глаза полыхнули таинственным огнем, полные губы тронула едва заметная усмешка. — Кто осмелится заглянуть в темную душу убийцы?
