В спальне Боза оказались еще двое полицейских, которые удостаивали своим присутствием отнюдь не каждый дом, где случалась беда. Карран отошел в угол богатой комнаты и хмуро посмотрел на лейтенанта Фила Уокера и капитана Марка Толкотта. Уокер, начальник отдела расследования убийств полицейского управления Сан-Франциско, имел полное основание находиться здесь, хотя Каррана раздражало, что смерть бывшего рок-кумира привлекла внимание начальства, тогда как убийство, скажем, состоятельной матери семейства из Хантерс-Поинти осталось незамеченным. Присутствие Толкотта, помощника шефа управления и первого претендента на должность мэра, говорило о том, что в этом деле замешано нечто важное, нечто, как понимал Карран, имеющее отношение не столько к расследованию убийства, сколько к политическим играм властей города. Гас Моран, сам себе голова, заметил двух шефов и многозначительно посмотрел на партнера, подняв бровь.
— Никогда не доводи до того, чтобы тебя прикончили, Ник. У тебя не останется никаких тайн.
— Святые слова, — сказал Карран.
— Вы, ребята, знаете капитана Толкотта? — спросил, обращаясь к ним, Уокер.
— Конечно, — ответил Карран. — Я все время читаю о вас в колонке Херба Сина.
— Очень забавно, Ник, — сказал Толкотт.
— Что здесь делает высокое начальство, капитан? — Моран умел быть вежливым. Это ему удавалось лучше, чем Каррану.
Толкотт сложил руки на груди и командирским взором обвел комнату.
— Наблюдает, — совершенно серьезно сказал он.
Гас Морган ухмыльнулся, а Ник Карран не выдержал и громко расхохотался. Уокер сердито посмотрел на него. Этот взгляд говорил яснее ясного: не хами кому не следует.
Коронер вытащил из печени Джонни Боза какой-то предмет, напоминавший большой термометр для мяса. Плоть умершего отпустила его с каким-то отвратительным чавканьем.
— Время смерти? — спросил Уокер. Коронер прочитал данные на шкале.
— Девяносто два градуса. Он остывал в течение… приблизительно шести часов. — Он взглянул на часы. — Значит, время смерти около четырех часов до полудня.
Судебная команда распаковывала какой-то небольшой электронный прибор. Он напоминал пылесос со вспышкой, только эта вспышка выбрасывала тонкий луч зеленого света. Лазерный многоточечный измерительный прибор был новейшим достижением изобретательской мысли полицейского управления Сан-Франциско, он отмечал каждый след пребывания человека в комнате — отпечатки пальцев, признаки крови, кожи, волос.
— Так что же произошло? — требовательно спросил Толкотт.
— Час назад явилась прислуга, она и нашла его, — Сказал Уокер. — Это приходящая прислуга, она с ним не жила.
— Ничего себе, начался у нее денек, заметил кто-то из команды коронера.
Многоточечный измерительный прибор был готов к действию.
— Пожалуйста, задерните кто-нибудь портьеры? — попросил парень из оперативной группы.
Один из полицейских в форме задернул тяжелые портьеры, и комната погрузилась в темноту. Загадочная ручка прибора отбрасывала болезненный зеленый свет, и он отражался от зеркального потолка, слегка окрашивая лица полицейских в неприятные мертвенно-серые тона.
— Так, может быть, прислуга и убила его, — сказал Гас.
— Ей сорок четыре года, и она весит двести сорок фунтов.
— Синяков на теле нет, — констатировал коронер.
— Это не прислуга, — произнес Гас с каменным выражением лица. — Она бы расправилась с ним попроще.
— Боз покинул вчера клуб около полуночи, — сказал Андруз. — Там его видели в последний раз. Живым, во всяком случае.
— Он выходил из клуба один? — спросил Карран.
— С подружкой, — сказал Харриган.
— Надо думать не с восьмидесятилетней старушенцией, — сказал Моран.
Ник взглянул на тело, лежащее на кровати.
— Чем это его так отделали?
— Ломиком для колки льда, — ответил Харриган, протягивая Нику Каррану прозрачный пластиковый пакет с уликой. Там лежал ломик для колки льда со следами запекшейся крови.
— Это его личная вещица. Изучи ее повнимательнее. Ты узнаешь, как он пахнет. Почувствуешь его самого. Сколько он получил ран?
— Больше десятка, — сказал коронер. — Три или четыре неглубокие, но восемь или около того… от каждой из них он легко мог бы умереть. Ведь он был привязан к спинке кровати и через две секунды истек бы кровью. Дюжина проколов буквально изрешетила его тело. Шея Боза вся в дырках, как дуршлаг, господи спаси.
— А где вы нашли его, ломик для льда? — поинтересовался Карран.
Лазер подобрал что-то на кровати, влажные пятна выделялись на белье, точно темные синяки на избитом теле.
— Этими пятнами изукрашены все простыни, — сказал парень из оперативной команды. — Из него вышло с полгаллона крови.
— Очень впечатляет, — сказал Ник.
— Он отдался сам до того, как отдал концы, — сказал Гас Моран.
— Кончил два дела разом, — добавил Харриган со смешком.
— Прекратите, — сурово сказал Талькотт. — Джентльмены, это должно остаться в тайне. Мистер Боз был главным спонсором кампании по избранию мэра. Он был председателем совета директоров Дворца изящных искусств...
Гас нахмурился.
— А я думал, он звезда рок-н-ролла?
— Он бывшая звезда рок-н-ролла, — ответил Уокер.
— В Сан-Франциско рок-н-ролл — искусство, Гас, — сказал Ник.
— Мистер Боз был любимцем публики, очень респектабельным человеком с развитым чувством долга перед обществом, — строго сказал Толкотт.
Успехи хозяина лишь упрочили репутацию его клуба в нижней части города — в Филморе. Некогда этот район славился своей приверженностью серьезному джазу и тяжелому рок-н-роллу. Ныне он стал местом отдыха золотой молодежи, славящимся модными и очень солидными клубами, ресторанами с дорогой кухней на заказ и магазинчиками самого разного толка.
Полицейские, слушавшиеся Толкотта, подумали, что тело, валявшееся на кровати, вовсе не выглядело, как мистер Нечто Особенное, не говоря уж о респектабельности и развитом чувстве долга перед обществом.
— А это что такое? — спросил Гас, разглядывая кучку белого порошка на зеркале, которое лежало на столе возле кровати.
— Ого, — сказал Карран, — я сказал бы, что на первый взгляд это похоже на очень респектабельный кокаин с развитым чувством долга перед обществом. То есть, мне так кажется. Я могу, конечно, и ошибаться…
Но Толкотт сделал вид, что не заметил иронии Ника. Он заговорил ровно, спокойно, но в его голосе звучали ледяные нотки.
— Послушай, Карран. Я сам займусь этим расследованием. И не допущу никаких ошибок.
Ошибки на языке Толкотта вовсе не означали просчеты в работе полицейских, он имел в виду их действия, которые таили в себе политическую угрозу для управления и его начальства.
