Я периодически где-то работала, но мне то и дело приходилось брать выходные за свой счёт — сначала я ухаживала вместе с мамой за отцом, затем ухаживала за мамой, а уже после вынуждено оставалась с племянником, когда его мать не возвращалась по утрам домой.
Кроме этих долгов, надо было оплатить и похороны, и остальные расходы…
Ещё пришлось сильно понервничать из-за Ромки: в соц защите объяснили, что новорожденные дети пользуются большим спросом у усыновителей, а я, как опекун, очень слабая кандидатка: ни работы, ни учебы, только жильё, да и то с гигантскими долгами.
Но то ли работники опеки не хотели связываться с бумажной волокитой, то ли они и вправду поверили в то, что я смогу стать хорошей приемной матерью своему племяннику, но мне подсказали вариант, по которому я могу заботиться о племяннике не проходя всех инстанций — достаточно было получить нотариальное согласие у Лейсян.
Моя несостоявшаяся невестка охотно подписала доверенность — и с тех пор мы с ней общались преимущественно смсками. Сына она видеть не желала от слова совсем — я не хотела в это верить, но, кажется, Лейсян брезговала Ромкой из-за его глухоты. По крайней мере, у неё проскальзывало это иногда в разговорах.
Правда, когда она пописывала доверенность, ни одна из нас ещё об этом не знала — о Ромкиной глухоте впервые мне сказала педиатр уже в Москве, когда ребенок стал заметно отставать от сверстников в речи: оказывается, глухие дети как-то не так угукают.
Я помню, каким ударом для меня стало это открытие… но я, стиснув зубы, решила, что сделаю всё, но у моего ребёнка будет нормальное детство. И он сам будет нормальным! Может, и неслышащем — но во всём остальном — нормальным.
Так мой мир сузился до Ромки. Нет, личная жизнь у меня не пострадала: в свой самый первый год в Москве я была так опьянена столицей и столичными возможностями, что до романов с парнями у меня так и не дошло, а потом… потом мне пришлось зарабатывать деньги, чтобы обеспечить себя и сына.
Единственное, о чем я жалела — о том, что мне так не пришлось доучиться. Я вначале перевелась на заочное, думала, что потяну, но когда выяснилось, что Ромке понадобится особое внимание, я забила на своё образование — в конце концов, не все мечты должны сбываться.
Зато у меня был сын.
Наверное, кто-то скажет, что это ненормально считать племянника своим ребенком — но я жила им все семь лет! Я меняла ему подгузники, кормила его сначала из бутылочки, затем с ложечки; я мыла его, читала ему сказки на ночь, провожала в школу… Племянники — это дети братьев или сестёр, которых тебе не надо воспитывать.
А я каждый день воевала вместе с Ромкой за его будущее.
Глава 2
Объявили нашу посадку.
Подхватив Ромку и сумки, я поспешила к нужной очереди, на ходу доставая наши документы: свой паспорт, нотариальную доверенность и Ромкино свидетельство о рождении — его новый вариант.
Так вышло, что когда Рома родился, в его свидетельстве о рождении были записаны оба родителя: Лейсян Валеева в графе «мать»; а в графу «отец» работники ЗАГСа записали бывшего мужа Лейсян, убийцу настоящего Ромкиного отца!
Мы ничего не могли с этим поделать, таков у нас закон: любого ребенка, рождённого не позднее триста дней после развода, автоматически записывают на бывших мужей.
Правда, спустя несколько лет это имя из свидетельства было убрано — Лейсян каким-то чудом добилась отмены его отцовства. Только вот добавить моего брата в качестве настоящего отца было невозможно — брат умер, и даже моё горячее желание как ближайшей его родственницы восстановить справедливость никак не могло изменить ситуацию.
Да что там про отцовство — просто поменять Ромке фамилию и отчество оказалось достаточно проблематично: Лейсян не хотела заморачиваться даже с заменой даже своих документов, так и оставшись Валеевой, поэтому и Ромкины документы оставались без изменений.
Каждый раз, записывая Ромкину фамилию и отчество, я уговаривала себя, что это временно: как только ему исполнится восемнадцать, он сможет поменять и то, и другое — изменить свои данные так, как он захочет. Надо было всего лишь подождать. Перетерпеть.
Тем временем наши документы проверили, милые стюардессы указали нам с сыном наши места — и Ромка, усевшись у окна, тут же прилип к иллюминатору, игнорируя всё вокруг.
Только когда начался инструктаж, я привлекла его внимание, надеясь, что в этот раз Ромка хотя бы послушает, но он опять начал тихо хихикать над глупыми взрослыми, которые неправильно разговаривали жестами.
— Как ты не поймешь, что это не язык жестов, а просто жесты? — спросила я у Ромки с помощью этого самого языка, на котором так и не научились разговаривать «глупые взрослые».
— А зачем они тогда дублируют свою речь с помощью этих «просто жестов»? — спросил Ромка. — Слышащим, что, недостаточно одного языка?
Я призадумалась.
— Не знаю… Наверное, с помощью рук нагляднее.
— Ну, естественно, — захохотал сын, эмоционально жестикулируя при этом.
Я захохотала вместе с Ромой, мысленно удивляясь его взрослой логики — она присутствовала в нем с самого младшего возраста вместе с рассудительностью и каким-то чисто мужским покровительством: несмотря на то, что вне дома Ромка частенько проявлял бойцовский характер (честно говоря, я радовалась, что в нем это присутствует), то дома боевой воробей превращался в заботливого маленького домовёнка.
Виталька таким не был… а может, я просто уже забыла, каким на самом деле был мой брат.
Как только мы взлетели, я достала книжку, предвкушая редкое удовольствие скоротать время за романом — я обычно так уставала, что к вечеру еле волочила ноги: энергии не оставалось даже на телевизор, куда уж книжку читать!
Стюардессы разнесли напитки: Ромка выбрал газировку, я — кофе. Пока я медленно цедила ароматный напиток, растягивая удовольствие на подольше, внезапно включилось радио, точнее радиосвязь — и командир экипажа объявил, что Москва из-за погодных условий полностью закрыта — там идёт сильный буран, а потому самолёт сядет в ближайшем к нам городе, где погодные условия и диспетчера пока разрешают посадку.
В салоне сразу изменилась атмосфера: люди начали переглядываться, перешёптываться… в воздухе, казалось, кто-то разлил пузырёк с нервозностью — и это неприятное чувство быстро распространялось в закрытом пространстве. Так, что даже Ромка в конце концов почувствовал это.
— Что происходит? — спросил он, оторвавшись от иллюминатора.
Да. Он не слышал. Пока у меня не появился неслышащий звуков сын, я не представляла, насколько сложно приходиться жить людям, которые имеют ограниченные способности… Вот как понять моему ребенку, что произошло?
Обычно в подобные моменты, когда Ромка пропускал что-то важное, я пыталась мягко и осторожно вдохновить своего сына самому принять решение, что делать дальше. Я не настаивала, но предлагала. И это работало: сначала с моей помощью, затем уже почти самостоятельно, Рома учился общаться с миром не только при помощи губ и жестов (толку-то от жестового языка, когда почти никто из слышащих его не знает), но и также применяя современные технологии, которые оказалось легко использовать: Рома уже больше полугода сам выбирает себе еду в фудкортах; планшет с установленным голосовым помощником оказался отличным вариантом.
Но важней всего оставался настрой: не замыкаться, не переживать — а исследовать этот мир всеми доступными способами.
Но сейчас мне было не до выяснений: я боялась испугать Ромку настоящими новостями, а поэтому немного смягчила правду, сказав, что наше путешествие чуть затянется — и мы даже успеем побывать в ещё одном городе. Сынишка после этих новостей совсем не расстроился — даже наоборот, повеселел и ещё сам принялся уговаривать меня, что, мол, «мамочка, не переживай, нам будет весело».
Ну… очень хотелось в это верить. Я просто никогда прежде ещё не попадала в подобные ситуации — никогда прежде мой самолет не перенаправляли в другой город из-за снегопада в Москве… впрочем, и летала я нечасто.
