вещи…
Разве мог тот, кто поднял ее однажды на ноги, теперь самолично и уничтожить?.. Это не укладывалось в голове. Отрицалось всем ее существом.
— Почему? — спросила она, подходя к нему вплотную. Повторила — требовательно и отчаянно:
— Почему?
Он даже не повернулся. Лишь кинул — отстраненно и презрительно:
— Кажется, ты забыла, милая моя, почему я вообще на тебе женился.
Слова ударили, как пощечина, ноги подкосились. Она испуганно схватилась за спинку стоявшего рядом стула, пытаясь обрести хоть какую-то опору посреди рушащегося у нее на глазах мира. Мира, в который она так наивно и опрометчиво поверила.
Мотнув головой, она протянула к нему руку — жалко, умоляюще, точно нищенка, просящая подаяния. Только ей нужны были не деньги. Ей нужно было понять, как мог человек так измениться всего за несколько часов!
— Я никуда не уйду, пока ты все мне не объяснишь! — выпалила она с напускной решимостью, отчаянно впиваясь пальцами в его рукав. — Сегодня утром все было как обычно! Все было… хорошо. Сегодня наша годовщина, я готовила ужин…
Ее слова понемногу превращались в жалкий, несвязный лепет. Усилием воли она взяла себя в руки и спросила только:
— Что изменилось, Арс? Что произошло?
Его спина заметно напряглась. Ноги Авроры дрожали. Казалось, если она попытается сдвинуться с места в отчаянной попытке заглянуть ему в лицо — просто упадет. Упадет, как тогда… и больше уже не поднимется.
— Произошло то, что ты мне больше не нужна, — проговорил он издевательским тоном. — Я получил, что хотел. Так что…
Он выдержал паузу и отрывисто закончил:
— Поторопись, Ава. Иначе я потеряю остатки терпения и заберу последнее, что тебе дорого.
Позвоночник пробила ледяная стрела страха. Неужели он догадался о беременности?! Мысль, что этот человек отнимет у нее ребенка, о котором она так мечтала, сделала, казалось, невозможное — Аврора заставила двигаться свои буквально приросшие к месту ноги и, схватив впопыхах только сумку, валявшуюся в прихожей, кинулась прочь.
Прочь от самого дорогого человека, превратившегося вдруг в угрожающего незнакомца.
* * *
Настоящее время. Конец октября
— Лесь, ну не вертись ты!
Я с улыбкой перехватила дочь, которая так активно ерзала на стуле, что в любой момент попросту рисковала с него свалиться. И это в то самое время, когда я пыталась превратить ее непослушные кудряшки в какое-то подобие прически!
— Будешь продолжать в том же духе — уйдешь в садик растрепанная, — сказала я притворно строгим тоном. — И вдобавок мы опоздаем, — вздохнула следом, кинув взгляд на телефон, где неумолимые цифры показывали, что на сборы у нас имелось от силы минут двадцать.
— Мамочка, а можно мы не пойдем сегодня в садик?
Леся смешно наморщила нос, всем своим видом выказывая отвращение к данному заведению.
— Нельзя, — отрезала я, ловко хватая ее за прядь волос, чтобы наконец сделать из этого гнезда косичку. — Ты же знаешь — мне нужно на работу.
Дочь мгновенно насупилась и заявила:
— Все равно не пойду. На улице темно и холодно. Хочу спать… — добавила она жалобно.
Я кинула взгляд за окно и едва подавила тяжелый вздох. Нелюбовь к поздней осени у нас с дочерью была общая. Похоже, что ночью еще и дождь прошел — от этой мысли я даже содрогнулась. Шагать по лужам сквозь холодный злой ветер — совсем не то, чем хочется заняться с утра пораньше.
Но выбора не было.
— А поющую принцессу Эльзу ты все еще хочешь? — поинтересовалась я с невозмутимым видом.
Глаза Леськи мгновенно загорелись.
— А ты купишь? — спросила тихо, словно неверяще.
— Куплю, если будешь смирно сидеть и послушно соберешься в садик.
— Ладно, — буркнула она в ответ явно без особого энтузиазма. А пару секунд спустя огорошила меня нежданным вопросом:
— А почему у нас нет бабушки? У всех в садике она есть. Хотя бы одна.
Это было что-то новенькое. Обычно дочь спрашивала об отце — как любой ребенок, у которого его не было и который каждый день имел перед глазами примеры других детей, живущих в полной семье.
Но вот бабушка… этим Леся раньше особо не интересовалась.
— А с чего вдруг ты спросила про бабушку? — осторожно полюбопытствовала я, споро заплетая оставшиеся свободными локоны дочки во вторую косичку.
Леся задумчиво надула губы, но я с тревогой заметила, что они при этом дрогнули.
— Ну, других бабушки к себе берут, когда они не хотят идти в садик, — ответила она после паузы, в течение которой даже ни разу не дернулась, и это меня испугало больше всего.
Я присела перед дочерью на корточки и заглянула ей в лицо.
— Зайка, к сожалению, так получилось. Моей мамы уже давно не стало…
Я закусила губу от накатившего вновь давнего чувства — щемящей мучительной тоски. Несчастливое обстоятельство стало причиной того, как меня назвали. Аврора. Богиня утренней зари. Мама родила меня на рассвете — и это было последнее, что она сделала в своей жизни.
— А у папы? — требовательно спросила Леся в ответ. — У него тоже не было мамы?
Я вспомнила хрупкую скромную женщину, каковой была моя бывшая свекровь. Интересно, жива ли она еще? Впрочем, как бы там ни было, а ей все равно никогда не доведется узнать о внучке. И сейчас я впервые об этом сожалела. Но что поделать, если все так сложилось? Я тоже не мечтала о том, чтобы стать матерью-одиночкой без средств к существованию. Но так пришлось. И я это пережила.
— Да, у папы тоже никого не осталось, — солгала я дочери неохотно и, аккуратно сжав ее плечики, заговорила серьезнее:
— Лесь… Тебя что, кто-то дразнит?
Дочь упрямо вздернула подбородок, всем своим видом желая показать, что если и так, то ее это ничуть не волнует. Но я видела как мелко подрагивали ее губы, когда она храбро проговорила:
— Одна девочка сказала, что твоя мама наверняка тебя бросила, как и папа.
Я автоматически поднялась на ноги и гордо выпрямилась, готовясь узнать, кто наплел моему ребенку подобную ересь. Но Леська меня опередила.
— Я знаю, что это неправда, — сморщила она нос. — Папа просто умер. Как и бабуля…
Я мгновенно обмякла. Да, пришлось в ответ на все расспросы дочери отправить ее папашу на тот свет — пусть даже только мысленно. Хотя я была уверена, что в реальности у него все было лучше некуда. Такие сволочи обычно живут долго и счастливо. Закон жизненной несправедливости.
— Я знаю, что это трудно, — сказала я как можно мягче. — Но у тебя есть я и я тебя люблю. И поверь мне, это куда лучше, чем
