сюда, а тут будут совершенно чужие люди. Паранойя накрывала, родные уговорили все же. Ну как уговорили, подсунули документы, пока я был накачен сорокапроцентным «обезболивающим». А потом ничего не оставалось, как смириться и жить дальше. Жить ли? Для чего? Это какое-то кощунство, что я существую, а они нет. Что я отделался лишь месяцем в травматологии и шрамом на лице. Видимо, чтобы помнил, да я и без зеркала не забуду. Разве можно забыть все, что произошло. Уже так просто не вычеркнешь из своей памяти, это как клеймо. Только не на коже – на сердце.
Работу тоже сменил, иногда, кажется, что сменил все внутри, в душе. Стал верить в ее существование, не хотелось думать, что от них не осталось даже частички. И я – больше не я. К прежнему «Родиону» чувствую лишь омерзение. Все свои поступки вспоминаю и хочется повесится. Как можно было изменять беременной жене? Как можно ее тащить на этот гребанный вечер только ради престижа. Она же не хотела ехать… Не хотела. Это все я. Сколько раз смотрел на этот крюк в стене, который сам и вбил туда. Веревка лежала в шкафу. Слабак! Нет, я должен мучится, умереть было бы слишком легко. Я должен нести свое наказание.
За окном темно, три часа ночи. Как всегда призраки прошлого приходят в одно и тоже время. Как это работает? Подсознание или что-то иное? Никто не знает. Но это так, порой пробирает до костей, разум туманится, трудно отличить реальность от сновидения. Будто спишь и не спишь одновременно.
Лучший психолог для мужчины – стакан алкоголя. Ну не привыкли мы делиться чувствами с окружающими, да и с близкими редко это делаем. А те, кто посещает группы психологической помощи, действительно вышли на путь исцеления. Кто самостоятельно решил открыться, рассказать о своей проблеме, признать, что один не справиться, попросить помощи. Главное признать, что проблема есть, принять истинное положение дел, но не смириться. Это работает, если ты этого хочешь, а не по чьим-то давление и по указке. Только сам, когда будешь готов. Как понять что готов? Просто зайти туда и остаться.
Я не хотел исцеления, хотел и хочу лишь боли. Но жизнь, как будто, не слышала моих просьб. Течет размерено. Час за часом, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Все так же цветут сады, также приходит весна, только ты стоишь на месте. Застыл в трясине и движение вперед не доступно. Да и не нужно оно это движение мне. Когда все расцветает, улицы наполняются улыбками прохожих и смехом детей, гомоном друзей, щебетом девчонок. В такое время всегда сложнее. Мозг предлагает возможные картинки, если бы не было той аварии. Это могли быть мы - той супружеской парой, что катит коляску по алее, или сидящими на лавочке родителями, пока их ребёнок играется в песочнице, а потом скатывается с горки. Да много таких моментов, образы сами преобразуются и заставляют зависнуть, а после понять, что это просто обман, иллюзия, созданная в голове. Видимо, мозг так защищается, пытается образумить хозяина, пусть на считанные секунды, но все же…
Не был на похоронах, лежал на вытяжке, весь в гипсе. Мать не хотела мне говорить, что Олеся погибла, но я итак это чувствовал. Нет, знал, слышал, как говорили на месте происшествия, они думали я без сознания. Да и взгляд, как она не старалась, не мог ничего скрыть.
- Не надо, мам, я знаю, - челюсть тоже болела, но в груди болело сильнее. Закрыл глаза, попросил ее уйти. Она приходила часто, осунувшаяся, но радостная, что ее единственный сын выжил. За это я еще сильнее злился на нее, не понимал – ну как можно. Но она приходила, вначале пробовала что-то рассказывать, какие-то новости, но я просил ее помолчать. На третий день она приняла правила игры – приходила, садилась на стул около постели, доставала журнал и читала. Про себя, а не в слух. Понимал, что жестоко поступаю с родным человеком, действительно сильно переживающим за меня. Раню ее сердце, но иначе не мог. Во мне была только вина и океан злобы, на всех и всё. И чтобы она не делала, ей не справиться в одиночку с моими душевными ранами, как бы не была сильна материнская любовь.
Не просто принять, что все изменилось, что ты теперь один. И она не просто ушла, ушла к другому, например. Ушла насовсем, нет – НАВСЕГДА! Ты больше никогда не увидишь ее, не встретишь случайно в магазине, в парке, да где угодно. Никто из знакомых не заговорит о ее делах. Просто исчез человек. А все дальше живут как жили. Соседи коллеги, все, это злит. Очень. Справедливости нет.
Как только выписали из больницы, отправился на кладбище. Постоял около могилы, цветы эти положил, две розы. Но все как сюрреалистическое какое-то, ну не может это быть правдой. Трудно принять, что там под двумя метрами - Олеся, особенно, когда сам не видел как ее погружают в эту холодную сырую землю.
Но осознание пришло позже. Когда дом был по-прежнему пуст и понимаешь, что она не придет. Сидишь за компьютером, а в восемнадцать тридцать никто не хлопает дверью. Ждешь, хотя знаешь. А сердце ждет. Страничка в социальной сети, на которую заходила в тот роковой день в десять ноль два утра. Не смог заставить себя удалить ее.
Удары кулаком в стену не помогают. Запил. Приходил в сознание урывками. Вот стою в магазине с бутылкой водки, а вот лежу мордой книзу на диване. Деньги имеют свойство заканчиваться, особенно, если второй месяц не посещаешь работу. И длительный запой сменяется похмельем. Ломкой и причитаниями матери, скорой, капельницами и успокоительными.
Как-то этот период закончился, благодаря стараниям родительницы. Наверное, если бы не она, так и превратился в забулдыгу. Видимо, нравоучения, что Олеси было бы стыдно, увидь меня в таком состоянии, подействовали, раз я все же собрался и завязал. Апатия, депрессия, новая работа. Вместо алкоголя, в особо тяжелые моменты, взял привычку бегать. Долго, чтобы остаться без сил, выбить все мысли напрочь. Оказывается, тоже помогает, формирует стержень, который удерживает эмоции и чувства в узде, и казаться более собранным.
Думаю, не стоит говорить почему, предельно ясно, что ее родители меня теперь ненавидели. Мать так совсем постарела лет на десять. Она так и сказала мне, что умереть должен был я. Да кто же спорит, я ее прекрасно понимал. Отец
