Вена на виске начинает пульсировать. В детстве это было самое ужасное зрелище в мире, потому что это означало, что все, что будет дальше, будет очень болезненным. Может, и не физически, но все равно было бы больно.
Вытаскивая из кармана телефон, я открываю фотографии, сделанные только сегодня утром, во время утренней пробежки. Это была моя любимая часть дня в течение некоторого времени, и я действительно люблю запечатлевать ее красоту.
— У меня появилось новое хобби, — говорю я ему. — Я думал, тебе это тоже понравится. Что, возможно, мы могли бы сблизиться из-за этого. В конце концов, в последнее время все было немного натянуто, — издеваюсь я. — Я думаю, что это моя любимая. Освещение идеальное, мой объект съемки… — Я переворачиваю экран, показывая ему изображение Джоди. — Слюнки текут.
— Нет, — кричит он, доказывая мне, что где-то там у него все еще есть голос. — Нет.
Отдергивая свой телефон, когда он слабо пытается дотянуться до него, я стою с самодовольной ухмылкой, играющей на моих губах.
— Слишком поздно, старик. И позвольте мне сказать вам, что она не просто аппетитна, — поддразниваю я. — Она чертовски вкусная.
Какой-то болезненный стон вырывается из его горла, когда он, наконец, отталкивается от холодной бетонной плиты, которую использует как кровать.
— Держись от нее подальше, — умоляет он, доказывая мне, как сильно он питает слабость к этой женщине.
— Извините, я не могу этого сделать. Но мне нужно, чтобы ты мне кое-что сказал. — Он смотрит на меня. — Помимо очевидного, — я использую руки, чтобы повторить ее изгибы, — что делает ее намного лучше меня? Ни один из нас не твой ребенок, так зачем защищать ее вместо меня?
Его пальцы сжимают край бетона, движение, которое должно быть очень болезненным, учитывая, что сейчас у него не хватает нескольких ногтей.
— Держись от нее подальше, — снова умоляет он.
Улыбка появляется на моих губах, когда я вижу его худощавое телосложение и вздымающуюся грудь.
— Как падают сильные мира сего, старик. Было весело поболтать, но у меня свидание… и зуд, который нужно почесать. — Я подмигиваю ему, прежде чем идти к двери, и моя улыбка становится только шире, когда его крики, призывающие меня остановиться, достигают моих ушей за секунды до того, как дверь захлопывается и запираются замки позади меня.
2
ДЖОДИ
Я смотрю на экран телевизора, но я ничего не вижу.
Прошла неделя после похорон. Прошла неделя с тех пор, как мне пришлось попрощаться со вторым мужчиной в моей жизни после того, как в прошлом году я сделала то же самое со своим братом. И это так же больно, как и в тот день, когда мы узнали, что их больше нет.
Я знаю, что это занимает больше семи дней. Я ожидала, что боль продлится всю жизнь, чтобы чувствовать черную дыру внутри меня до конца моих дней. Но я надеялась, что теперь смогу дышать немного легче.
Может быть, так и было бы, если бы я не чувствовала, что теряю маму вместе с братом и отчимом.
Хотя я могла бы беспокоиться, что не справляюсь. Я точно знаю, что это не так.
Она не выходила из своей спальни со дня похорон.
К еде, которую я готовлю, она едва прикасается, и каждый раз, когда я смотрю на нее, я не могу отделаться от ощущения, что из нее ушло еще немного жизни.
Я понимаю. Она потеряла почти все. Ее сын, ее партнер.
Но я все еще здесь. И знание того, что меня сейчас недостаточно, убивает меня.
Я хочу помочь. Но как я могу, когда все, что она хочет сделать, это утонуть в горе?
Моя жизнь возобновится завтра. Мой отпуск по случаю смерти в семье закончился. Я должна воссоединиться с остальным обществом, изобразить на лице фальшивую улыбку и притвориться, что за моим фасадом вся моя жизнь не рушится у меня на глазах.
Мой телефон загорается рядом со мной, и мое сердце подпрыгивает в груди от надежды.
Но быстро засыхает и погибает. Что-то еще, из-за чего я чувствую себя виноватой, потому что я не должна разочаровываться, увидев, что имя моей лучшей подругт смотрит на меня. Но с прошлых выходных я жаждала увидеть, как его имя снова загорится на моем телефоне.
Это безнадежно. Это была интрижка, а мое непостоянное сердце слишком много прочитало в сообщениях, которые я нашла на следующее утро.
Лучшая сучка: Как дела? Я тону в учебниках. ОСТАНОВИ ЭТО!
Улыбка растягивает уголки моих губ. Это должно было случиться.
Джоди: Я говорила тебе не оставлять это на последний момент… СНОВА.
Покачав головой, я прячу телефон в карман и иду на кухню.
Мне нужно что-то. Что угодно, лишь бы притупить боль и утрату, которые постоянно сжимают мое сердце, как тиски.
Мой телефон снова гудит.
Лучшая сучка: Хорошо, Паинька. Не стесняйся прийти мне на помощь.
Джоди: Это твоя карьера, а не моя. Наслаждайтесь ночной жизнью.
По правде говоря, я бы с радостью пошла к ней домой и просто смотрела, как она пишет задание, которое нужно сдать завтра к 11:00, если бы я думала, что это поможет. Но все, что я сделаю, это отвлеку ее и заставлю пропустить еще один дедлайн.
Она может оставить буквально все до последней минуты, но она слишком усердно работала, чтобы добраться туда, где она есть, чтобы я налетела со своим горем и несчастьем и все разрушила для нее.
Я открываю холодильник и смотрю на удручающее содержимое: молоко, которое, я почти уверена, бродит в бутылке, немного сыра, масло, одно яйцо и несколько весьма сомнительных овощей в нижнем ящике.
В значительной степени подытоживает мою жизнь прямо сейчас.
Отказываясь от этого как от плохой работы, я вместо этого открываю морозильник.
Единственное, что представляет интерес, это бутылка водки, которую я несколько дней назад припрятала за горошком. Но, пытаясь быть разумным взрослым, которому нужно вернуться к реальности завтра, я задвигаю ящик и выбрасываю ее и забвение, которое оно может мне предложить.
Я роюсь в остальных ящиках, но, когда не нахожу ничего, содержащего приличный сахар, я испускаю стон и захлопываю дверцу, как будто это лично меня оскорбило.
Выбегая из кухни, я смотрю на дверь маминой спальни. Но с болезненным вздохом поворачиваюсь в другую сторону, засовываю ноги в угги и неохотно поворачиваюсь, чтобы посмотреть в зеркало в холле.
— Вот дерьмо, — бормочу я, вытаскивая резинку из волос и поправляя неряшливый пучок — не то чтобы это, блядь, хоть как-то спасло ситуацию.
Я беспорядок. Темные круги под глазами резко контрастируют с моим бледным цветом лица, мои губы сухие и потрескавшиеся, а на подбородке у меня начинают появляться высыпания из-за того количества еды на вынос и прочего дерьма, которое я съела на этой неделе.
Натянув пальто, я достаю из сумки бальзам для губ и пытаюсь решить хотя бы одну из своих проблем.
Холодный январский воздух бьет мне в лицо, как только я выхожу из парадной двери, я резко втягиваю воздух, о чем мгновенно жалею, когда у меня болят легкие.
Натянув на голову обшитый пухом капюшон, я прижимаюсь к его теплу и продвигаюсь вперед.
Это может быть всего в нескольких минутах ходьбы, но я едва чувствую свое лицо, когда добираюсь до ближайшего магазина, мое дыхание вырывается белыми облаками вокруг меня.
— Боже мой, — шиплю я, когда на меня обрушивается жар внутри магазина. Я потираю руки и иду к отделу с мороженым.
Я хватаю свой яд, чувствуя возбуждение впервые за весь день, и опускаю голову, когда поворачиваюсь к кассе, чтобы заплатить. Только я не ухожу далеко, потому что врезаюсь прямо в твердое тело.
— Дерьмо, — шиплю я, мое ведерко с мороженым принимает на себя основную тяжесть нашего столкновения. — Я так сожа— Мое извинение обрывается, когда его запах доходит до меня.
Мое сердце бьется о ребра, а ладони начинают потеть, несмотря на то, что я держу ведерко с ледяным мороженым.
Это не он. Этого не может быть. Нет, говорю я себе, когда впервые за неделю меня поглощает нечто иное, чем горе.
