— Привет! — перехватила его в коридоре жена, выйдя из гостиной. — Что это с тобой?
— Я в душ! — сказал Дмитрий, оттесняя Ирину, преградившую дорогу к вожделенному водному очищению.
— Я тебя жду. Мне надо с тобой поговорить, — настаивала жена.
— После душа! — пообещал Дмитрий, не замедляя целенаправленного движения.
Она действительно его ждала. Одетая как для выхода в свет: легкой шелковый брючный костюм, каблучки недостижимой высоты, «боевой» набор брильянтового блеска в нужных местах, улыбка, прическа, макияж — на бал, на бал! Сидела с прямой спиной на краешке гостиного дивана, нервно курила тонюсенькую сигаретку и ждала.
Дмитрий не потрудился одеться и вытереться, лишь обернул небрежно полотенце вокруг бедер, скорее из-за заявленной программы: «поговорить», а не из стыдливости. Испытывая что-то близкое к блаженству после долгожданного душа, он плюхнулся рядом с ней на диван и скорее приказал, чем попросил:
— Ир, налей мне коньячку.
Она посмотрела на него странным взглядом, но встала и подошла к барному столику, на котором в ожидании рядками стояли разнокалиберные бутылки и светились хрустальной чистотой бокалы и рюмки, плеснула на одну треть в бокал его любимого коньяка, вернулась к дивану, протянула со словами:
— Я ухожу от тебя.
Она не села. Так и стояла, смотрела на него тем же странным взглядом.
— К кому? — отстраненно спросил Дмитрий.
— Ни к кому. Просто ухожу. — И заспешила с сообщениями: — Я купила себе квартиру полгода назад, неделю назад там закончили ремонт и дизайнерское оформление. Все необходимое я приобрела. Три недели назад я подала на развод.
— Где деньги взяла? — без интереса, заранее зная ответ, спросил он.
— С твоего счета. Хотела сначала все отсылать в бухгалтерию, но ты бы не пропустил такие траты.
— Не пропустил бы, — кивнул он равнодушно.
— А личный счет ты редко проверяешь.
— Значит, готовилась?
— Да.
— Ясно...
Вот ведь выкрутасы судьбы!
— Любовник есть? — откинувшись на спинку дивана и глядя Ирине прямо в глаза, поинтересовался Дима.
— Есть. Как и у тебя любовницы.
Неожиданно она села рядом с ним, перестала держать лицо, тон, спину, сгорбилась, как старушка, зажала между колен сцепленные пальцы.
— Ты знаешь, я ведь тебя любила, — произнесла грустно и проникновенно, как не разговаривала с ним никогда.
Удивительно! Она уходит, подготовила тылы, рассчитала пути отступления, подала на развод, а по-настоящему, по-человечески, искренне заговорила с ним в первый раз. Никогда не говорила. А тут...
— Не так чтобы до фоба, не есть, не спать — и все только ты, но любила. По-своему. А может, не любила, просто очень хотела заполучить... Ну, получила, и что?
— И что, Ир? — искренне заинтересовался Дмитрий.
— И ничего. Ты сам знаешь.
Они помолчали, каждый о своем. Она взяла у него из руки бокал, сделала глоток и сунула обратно в руку.
— Я молодая была, глупая. Мне казалось, главное — оторвать богатого мужика, и жизнь изменится, превратится в сплошную сказку, а там уж я разберусь, как мне управляться с этим мужиком и его деньгами.
Она снова выхватила у него бокал, глотнула и вернула почти пустую посудину.
Он встал, хотя очень не хотелось — ведь первый раз за столько лет они разговаривали нормально, по-человечески, — подошел к бару, наполнил свой бокал, налил и ей полбокала, взял сигареты и вернулся на диван — в разговор.
Сделав большой глоток коньяку, Ирина порылась в сумочке, нашла сигареты, щелкнула зажигалкой и, прикурив, глубоко затянулась.
— А ты молодец, Победный, ты все сразу прощелкал — и эти мои девичьи мечты, желание денег, богатства. — Одним махом она допила коньяк, еще раз сильно затянулась. — Как ты на мне вообще женился? Может, из-за детей? Ты же так хотел детей, настаивал, требовал! А куда мне были дети? Я еще не наигралась в свалившиеся на меня бирюльки — денежки, возможности. Какие дети? А когда опомнилась, осмотрелась вокруг, и так мне захотелось любви! Чтобы любил кто-то до одури, хотел прожить со мной до старости, и чтобы я была самая главная в его жизни.
Ирина резко развернулась к Дмитрию всем телом, высвободила из коленных тисков и расцепила ладони, заглянула ему в глаза.
— Мне себя безумно жалко! Но мне так же сильно жалко тебя! Ты никогда никого не любил! Ни одну женщину! У тебя атрофировано это чувство, удалено, как аппендикс, ты не способен кого-то любить! Я для тебя была никто, пустое место, ты меня не замечал! И удивлялся, когда сталкивался в квартире, мне иногда казалось, что ты сейчас спросишь: «Ты кто?» Тебе все люди до лампочки! Ты их жуешь на завтрак, как меня сжевал! Но я тебе благодарна, научилась у тебя многому.
Она замолчала. Выговорилась, понял Дмитрий.
— Ты на что жить будешь? — равнодушно поинтересовался, как будто в магазин за колбасой отправлял и спрашивал между делом, не забыла ли взять кошелек.
— Я давно деньги копила. На первое время хватит.
— Будешь воевать?
— Нет. Зачем? Заранее знаю, что проиграю.
— Проиграешь, — вздохнул он.
Все! Ему стало неинтересно, и устал он зверски. Когда же эта засада закончится? Ира, уловив в нем перемену, встала.
— Вещи свои я уже перевезла. Все. Осталось только это... — Она порылась в сумочке, нашла ключи и положила перед ним на журнальный столик. Как и положено по законам физики, ключи неприятно звякнули о стеклянную поверхность. — На десятое число назначен развод, приезжай. Разведемся. Я подпишу бумаги, что не имею материальных ожиданий. О претензиях говорить смешно. Пришли завтра адвоката. Вот мой новый адрес. — Положила рядом с ключами на стол малюсенькую бумажку, выдранную из блокнота. — Номер сотового прежний. — Выхватила у него из пальцев бокал, выпила коньяк, поставила на столик — стекло о стекло. — Все. Я пошла!
— Пока, — отпустил он равнодушно.
Ира вышла из комнаты. Он прислушивался к цокоту ее каблучков по дорогому паркету. Вот открылась и громыхнула, закрываясь, тяжелая входная дверь.
А была ли девочка?
Он поморщился — звуки, сопровождавшие прощальный монолог и отбытие этой славянки, отчего-то раздражали, были неприятными и резкими.
Разве что не кряхтя, он медленно поднялся, подошел к бару, взял чистый бокал, налил половину, вернулся, уронил расслабленное тело в уютные диванные объятия, сделал большой глоток и закурил.
Все вполне закономерно. Могло быть и хуже!
Могла быть череда любовников, уже не скрываемых, а официальных, круговерть ее развеселой тусовочной жизни — с ночи до утра, полдня отсыпных, как смена на режимных предприятиях. Остальные полдня — бутики, рестораны, подружки, выбираемые по одинаковой толщине мужниных кошельков, косметические салоны и клиники, элитные театральные и киношные премьеры, следующие за ними по обязательной программе клубешники по очередной вахте — с ночи до утра. Подставлялово и полоскание его имени. Дорогие курорты, звездные отели, один и тот же круг общения, плавно перетекающий с зимних Альп на летние Карибы и Лазурный Берег, с непродолжительным посещением родины, а именно государства Москва.
