беседу с Лиамом казалась слабым спасательным кругом, привязывающим его к миру, который он когда-то называл своим собственным. Однако даже в этих мимолетных беседах она держалась настороженно, намекая на историю, которую не была готова раскрыть. Последствия их неудачной помолвки так и остались запертым хранилищем секретов, оставив Лиама изолированным в пустоте вопросов без ответов и разорванных связей.
Честно говоря, я все еще хотела узнать, что произошло, но не решалась спросить. Лиам был не из тех, кто говорит о чем-либо, даже о погоде.
Вместо этого я кивнула, почувствовав облегчение от его реакции. "Простите за назойливость".
Улыбка Лиама смягчилась и стала похожа на понимание. "Не стоит", — сказал он. "И не волнуйся слишком сильно. Сомневаюсь, что Сойер расстроится. Если это то, чего ты хочешь, наберись смелости и сделай это".
Его слова нашли отклик во мне: внезапный всплеск одобрения смешался с затаенной тревогой. Смогу ли я действительно набраться смелости, чтобы разрушить ожидания и проложить свой собственный путь?
"Спасибо", — прошептала я, и в моем голосе зазвучали нотки благодарности.
Когда Лиам вернулся к своей книге, я обдумала его совет, и во мне зародилось новое чувство решимости. Возможно, у меня появился шанс управлять своей судьбой, прокладывать будущее вне рамок традиций и ожиданий.
Когда дверь со скрипом открылась, возвещая о возвращении Сойера с бутылкой вина в руках, комната словно расширилась от его яркой энергии. Его присутствие, резко контрастировавшее со сдержанным поведением Лиама, озарило пространство неоспоримой харизмой. Высокий и хорошо сложенный, Сойер держался с легкостью человека, привыкшего быть в центре внимания, а он таким и был, учитывая, что являлся центральным игроком первой линии хоккейной команды Университета Лейкшора.
Его волосы, поразительного белого оттенка, были уложены в аккуратную прическу. Каждая прядь лежала на своем месте, обрамляя его точеные черты лица. Братья Вулфы были известны своими поразительными белыми волосами, семейной чертой, и оба носили их в неизменно растрепанном виде. Его стальные голубые глаза, похожие на летнее небо, завораживали всех, кто встречался с ним взглядом.
Неудивительно, что он был игроком. Он был слишком красив, чтобы не играть в эту игру.
Улыбка Сойера, заразительная и очаровательная, расплылась по его лицу, когда он вошел в комнату. В нем чувствовалась уверенность, его харизма была почти осязаема. Он излучал экстравертную энергию, способную заполнить любую комнату, — прирожденный светский человек, комфортно чувствующий себя в центре внимания.
Хотела бы я иметь такую уверенность.
Когда он поставил бутылку с вином, воздух, казалось, посветлел, но в его глазах плясало любопытство, когда он наблюдал за атмосферой между мной и Лиамом, чувствуя изменения в динамике комнаты.
"Хочешь?" Сойер жестом указал на бутылку, на его губах играла улыбка.
Я вздохнула, собирая всю свою решимость. "Вообще-то, Сойер, я думаю, нам следует отменить помолвку", — твердо сказала я, откладывая вилку. Серебро сверкнуло в свете звенящей люстры над головой.
Сойер никак не отреагировал. Он просто кивнул, как будто ожидал этого. Налив себе щедрую порцию вина, он сохранял спокойствие и невозмутимость. На другом конце стола Лиам поднял глаза от своей книги, и в его взгляде появилось любопытство.
"Завтра утреннее катание, Сойер", — вмешался Лиам с едва заметной ноткой в тоне.
Однако внимание Сойера оставалось приковано ко мне. Казалось, его ничуть не удивила попытка Лиама перевести разговор в другое русло. "Посмотрим, Лиам", — ответил он, отмахнувшись от упоминания об утреннем катании как от несущественного.
Но Лиам не собирался оставлять это без внимания. "Из-за твоего беззаботного отношения ты и занял третье место этим летом, Сойер", — холодно заметил Лиам, но в его словах прозвучал намек на обвинение. "Леви Кеннеди, единственный сын Далтона Кеннеди, занял первое место. Далтон. Кеннеди. Сын. Может, тебе стоит относиться ко всему серьезнее?"
Маска безразличия Сойера оставалась нетронутой, но в его небесно-голубых глазах плясало что-то неразборчивое, намекая на глубину, скрытую под его непринужденной внешностью. Невысказанное напряжение витало в воздухе, обнажая сложную структуру семьи Вулфов.
"А ты любишь поговорить", — проворчал он в ответ. "Разве тебя не задрафтовали шестнадцатым два года назад?"
"Вратари редко поднимаются высоко", — спокойно ответил Лиам, не обращая внимания на вспышку гнева брата.
Непринужденное опровержение Сойера на острое замечание Лиама о его истории драфта не вызвало ни малейшей реакции в накалившейся атмосфере. Равнодушие Лиама было почти осязаемым, а его ответ — расчетливым и холодным. Братья Вулфы тонко переругивались, в их обмене мнениями чувствовалось соперничество.
Когда Сойер переключил свое внимание на меня, меня захлестнула волна разочарования, смешанного с отставкой.
"Почему ты хочешь расстаться?" Он действительно выглядел озадаченным. "Я думал, мы действительно ладим".
Я вздохнула, чувствуя тяжесть всех невысказанных обид. "Давай не будем обманывать себя, Сойер", — начала я, в моем голосе звучала усталость. "Я знаю, что все эти договоренности были заключены, когда мы были молоды, но это не значит, что я хочу быть дурой. Ты ладил с Молли с соседней улицы и с обеими сестрами Кэрри, и все это в течение недели. Я не особенная". Я откинулся в кресле. "И вообще, через пару недель я начинаю учиться в Крествуде…"
Не успела я продолжить, как Сойер прервал мои слова. "Ты собираешься в Крествуд?" — вмешался он, и его внезапный интерес к моим планам застал меня врасплох.
Резкая перемена в его поведении на мгновение ошеломила меня. "Да", — осторожно ответила я, удивляясь его внезапному любопытству. Упоминание о Крествуде, похоже, вызвало в нем неожиданную искру интереса, хотя я не могла сказать, почему.
"Вы унаследовали команду своего деда, не так ли?" В этот момент проницательность Сойера поразила меня, как удар молнии. Его проницательный взгляд пронзил мой фасад, заставив меня на мгновение замешкаться. "Это ты призвала Кеннеди, или тебе не разрешили взять меня первым, потому что мы помолвлены?"
"Были", — поправила я. "Были помолвлены".
От смущения у меня по шее пополз румянец, выдававший мою попытку сохранить самообладание. Как я могла забыть о резкости Сойера, скрытой под его личиной плейбоя? Его замечание оказалось слишком близко к сердцу, слишком близко к правде, которую я изо всех сил старалась скрыть.
"И команда мне пока не принадлежит", — призналася я. "Она все еще находится на стадии
