Какая красота! Хорошая памятка об обманутых надеждах.
Она вытерла руки и прошла в кухню. Большую светлую кухню, на которой почему-то всегда было прохладно, даже когда на плите работали все четыре конфорки.
– Отец уезжает на неделю.
Мать стояла к ней спиной, колдовала около микроволновки.
– Хорошо!
Лера села за длинный стол, разгладила перед собой скатерть. Глянула на частый ряд ложек и поварешек, висевших на противоположной стене.
На стол перед ней мать поставила керамическую миску с супом. В прозрачном курином бульоне плавали тонкие макароны и половинка яйца.
– Что у вас сегодня было? – Мать опять отвернулась, зашуршала фольгой, что-то разворачивая. – Хлеб не забудь.
Лера провела ложкой по поверхности тарелки, взбаламучивая макаронины.
– Физкультура. Два урока. На втором мы занимались на улице.
Казалось, мать пропустила эти слова мимо ушей, настолько она была увлечена красивым выкладыванием на тарелку кусков мяса и тушеных овощей. Гараева посмотрела на ее спину. Под тонкой шелковой блузкой двигались лопатки. Скупые короткие движения. Шаг в сторону, протянуть руку и вернуться обратно. Как все правильно рассчитано в маминой жизни – ни одного лишнего жеста, ни одной лишней мысли, все только по делу. Сходить, договориться, купить, улыбнуться.
– У меня все хорошо!
Сначала Лера подумала, что произнесла эти слова про себя, но, заметив удивление на лице матери, догадалась, что сказала их вслух.
– Сегодня на ботанику Нинель Михайловна принесла золотых рыбок. Все стали загадывать желания.
– Тебе что-то нужно? – Мать села напротив Леры. Но смотрела она не на нее, а мимо. В окно.
– Нет, ничего.
Гараева опустила голову, снова провела ложкой по тарелке.
– Хлеб бери!
Мать переложила кусочек хлеба из хлебницы на блюдце, стоявшее с левой стороны от Лериной руки.
Вот будет смешно, если завтра народ придет, а все их желания исполнились! Что они тогда делать будут, бедненькие, без желаний?
И без того не очень разговорчивая, сегодня Гараева была особенно молчалива. Мать перевела взгляд с окна на лицо дочери.
– Что-нибудь произошло?
Лера сидела против света, поэтому синяк ее был незаметен.
– Ничего.
По негласному соглашению они не лезли в дела друг друга. Каждый жил своим обособленным государством. Лере позволялось все, при соблюдении ею норм общежития. Она могла прийти поздно, но сделать это должна была так, чтобы никого не потревожить в квартире, где каждый звук хорошо слышен. Поэтому она никуда не ходила, гостей в дом не приглашала. Бывала только на тренировках. Все остальное время она проводила с книгами. В вымышленных мирах ей было уютней, чем в реальности.
Отец был целиком погружен в свои дела. Создавалось впечатление, что каждый раз, замечая дочь, он удивлялся – кто это?
Впрочем, это Лера могла и выдумать. Отца она совсем не знала, видела пару раз в неделю и все еще пугалась, сталкиваясь в коридоре с этим большим суровым человеком. Когда его не было дома, ей становилось легче. Как будто в их просторной квартире сразу распахивали все шторы и заскучавший солнечный луч, наконец, пробегал по комнатам. Гараева вновь могла спокойно заходить в отцовский кабинет, брать книги, таскать с его стола ручки. Она почему-то все время их теряла, не замечая, что ручками с фирменной эмблемой отцовской фирмы пишет чуть ли не половина школы.
И вот он уезжает. На неделю.
Лера вернулась в свою комнату. Щемящая тоска сидела уже где-то в легких, мешала дышать. А чего она хотела? Чтобы все было, как в сказке – «по щучьему веленью, по моему хотенью»? И жили бы они все долго и счастливо до глубокой старости?
А как смотрела Жеребцова? У-у-у, хорошо, что все закончилось так, как закончилось! Будь Павел посмелее, уже сегодня развернулась бы кампания по их уничтожению. Нет, нет, пусть все идет своим чередом. Пошутили, и будет.
Надо отвлечься.
Она открыла первую попавшуюся под руку книгу, пробежала глазами по строчкам.
Почему же он так поступил? Зачем нужны были все эти сложности? Разве ему мало внимания своих девчонок? Вон как они вокруг него вьются! И неудивительно – он красив яркой, заметной красотой. И явно удачлив. Это чувствовалось по спокойному выражению его лица, по уверенной улыбке. У него в жизни всегда все получается. Что же за игру он затеял?
Нет, не читалось сегодня Лере. Она закрыла книгу и машинально положила ее в рюкзак. Все потом, потом, это завтра она будет удивляться, откуда в ее сумке столько лишней тяжести. Сейчас ее это не интересовало.
Надо успокоиться. Непонятно, почему ее так взволновала эта история. Ну, подумаешь, парень… Ну, подумаешь, симпатичный… Вот и пусть он прыгает вокруг этой красотки Курбаленко на зависть Константинову. Лишнее это! Лишнее.
А Маканина какая-то грустная последнее время. Что же их связывает?
Все!
Лера волевым усилием заставила себя оторваться от окна. За последние десять минут там ничего не изменилось – та же серость, те же голые ветви липы, те же взъерошенные воробьи, те же бесцветные машины.
Гараева натянула свой любимый теплый свитер с высоким воротом, взяла из шкафа шерстяные брюки. Она любила тепло и очень плохо переносила вот такую слякотную невразумительную погоду. Видимо, сказывалась кровь южных предков. Поэтому она как следует утеплилась – сегодня они тренируются в парке, значит, придется два часа провести на ветродуе и холоде, и запас тепла будет очень кстати.
Лера выбежала на улицу. Вслед за ритмичной ходьбой – левой-правой, левой-правой, вниз по ступенькам, перебежать перед машиной, – тревожные мысли утекали в асфальт, тонули в холодных лужах, просачивались в обмороженную траву и там застывали в ожидании нескорого солнца и освобождения из ледяного плена.
Да, да, все происходит именно так. А вы думаете, почему весной в воздухе так пахнет романтическими увлечениями и хочется любить весь мир? Это мысли, всю зиму пролежавшие под снегом, вмерзшие в лужи и затоптанные тяжелыми ботинками, оттаивают и начинают носиться по воздуху, забираясь в умы и настроения людей.
Но это все потом. А пока – не время, не время.
И Лера действительно успокоилась.
Тренировки, тяжелые утренние подъемы в школу, выход в промозглую стынь утра и разговоры, разговоры… Жизнь в классе бежала дальше. Через неделю замок с двери кабинета химии исчез, и все стало по-прежнему. Больше их классы не пересекались, даже в столовую они ухитрялись приходить в разное время. Лишь изредка в Лериной душе вспыхивало странное недовольство. Словно в памяти всплывало что-то кем-то обещанное, но не выполненное. От этого рождалась странная тревога, хотелось уйти куда глаза глядят и никогда не возвращаться.
