Однако Оливии понятна и причина, по которой она жила в захудалой, дешевой части Фулхэма, а не в более престижном районе Лондона, это был ее осознанный выбор, а теперь способность выбирать подавлена красивым, учтивым и соблазнительным миллионером с заказным черным «феррари», костюмами «от кутюр» и черным сатиновым постельным бельем. Оливия чувствовала, что задыхается.
— Мне надо выйти на воздух, проветриться… — Она осознавала, что ведет себя глупо, неуклюже, но ей действительно надо было сбежать от людей и от издательского дела.
— Хорошо! Но ты знаешь, что льет как из ведра? — в раздражении сказал он.
Затем обернулся к метрдотелю и велел убрать ланч на хранение, а остальным Маккензи, когда те прибудут, сообщить, что они с мисс Котсволд пошли прогуляться под английским дождем, потому что пресытились ожиданием. Метрдотель, похоже, все понял, в его взгляде читалось, что он давно привык к причудам богатых и знаменитых клиентов.
Обширные земли Кумберлэндского сельского клуба включали в себя и озеро Вирджиния, окаймленное рододендроном и азалиями. Весной здесь дух захватывало от буйства цветов, но в этот дождливый, холодный февральский день, печально закутавшийся в тяжелый сырой туман, все было преисполнено уныния.
Она колебалась — сказать ли Стюарту, чтобы подыскал ей замену в Совете директоров? Ей теперь, подобно отцу, хотелось уйти в отставку и не иметь никакого отношения к «Лэмпхаузу».
— Ой, смотри! — Откладывая решительный момент, Оливия нагнулась над гроздью хрупких подснежников в траве. — Как красиво! — Она сорвала один и сосредоточилась: решайся, дорогая, сейчас или никогда!
С тех пор как она буквально втрескалась в Стюарта Маккензи, он казался ей самым веселым, горячим, страстным, вызывающим и разочаровывающим мужчиной из всех, кого она знала. В прошлых романах она трудностей не испытывала — впрочем, их было не так уж много, до Стюарта она никем всерьез не увлекалась.
Сколько они уже пробыли вместе — три месяца или четыре? Оливия потеряла счет неделям, зная только, что он коварно вторгся в ее жизнь. Итак, что же случилось с ее свободным выбором? Грубо говоря, она влюбилась по уши — вот что случилось! Она любила его безумно, неистово, страстно и яростно — в этом не было сомнения.
Так за какую соломинку ей хвататься? Оливия спросила себя об этом, имея в виду, что Стюарт признался ей в любви лишь для развлечения. Все это смахивало на сон, а сны по утрам тают.
Богатство и власть несут в себе не только привилегию, существует ситуация, называемая noblesse oblige [9], когда привилегии и долг неразделимы. А в чем ее долг?
Она поставила на голосование вопрос: «Хочет ли персонал „Лэмпхауза“ переехать с Патерностер-роу в Фаррингдон и разделить двенадцать тысяч квадратных метров нового, современного, прекрасно оборудованного здания с американо-канадской конторой „Маккензи“».
Подавляющее большинство высказалось за переезд. Соображения о близости к метро, автобусам и вокзалу Черинг-Кросс, более современное помещение, чистое, свободное от аллергической пыли, светлое и просторное — все это убедило даже самых лояльных ее сторонников. Всех, кроме Бэрди и Данкерса.
Оливия, следуя по стопам отца, хотела, чтобы Бэрди была ее личным секретарем, а Данкерсу дали пост начальника службы безопасности. Но приглашение «совместного персонала», такого, как клерки в приемной, охранники, швейцары, курьеры и уборщики, должно было быть одобрено директорами «Маккензи», имевшими в этом решающий голос. И Оливию обвинили в желании обособиться, в пристрастии к прежнему персоналу «Лэмпхауза».
Бэрди — другое дело, это ее собственный работник. Она молилась Богу в образе сэра Гарольда и ненавидела «Стюарта Маккензи вместо с его гестапо». Однако Бэрди, как и Данкерса, которых она любила как родных и с которыми прошла такой длинный путь, классифицировали в качестве «старомодного барахла». Оливия порой слышала у себя за спиной:
— Нет настоящей индивидуальности… Порядочный сноб — думает, что чересчур хороша для нас, мисс Показушница… Продалась Стю, разве не так? Сколько раз ей пришлось потрахаться, чтобы получить место в Совете директоров?.. Единственный резон при занятии высокой должности в компании — не что ты знаешь, а кто тебя знает!
Она поневоле выглядела шпионкой — при ее появлении разговоры в уборных, лифтах, коридорах и буфетах моментально смолкали.
Она знала, что «Лэмпхауз» в глазах персонала и руководства «Маккензи» считался второсортным издательством, потому что не смог выжить без инъекции могущественного доллара. И работала больше обычного, чтобы отстоять права «старой фирмы» и свои права. Бэрди и Данкерс были трудоустроены, она — в качестве личного помощника мисс Котсволд, он — служащим в приемную. Но только после того, как Оливия обвинила Совет «Маккензи» в дискриминации пожилых — те, которым за пятьдесят, тоже имеют право на жизнь! Она не упоминала Стюарту об этих мелких деталях, боясь, что ей прилепят ярлык кумовства.
В то же время Оливия не могла не чувствовать, что прогресс иногда бывает очень горьким лекарством. Невзирая на все эти британско-американские разногласия, ей в голову как-то пришла непрошеная мысль: а может быть, «старая фирма» тоже в чем-то виновата? В негибкости, упрямстве и нежелании считаться с законами, правящими в новом здании «Маккензи» в Фаррингдоне?..
Они остановились на кромке берега озера Вирджиния. В этот серенький денек даже кувшинки спрятались под поверхностью воды. Одной рукой Стюарт держал над ними зонтик; маленький водопад, стекающий с его выпуклой поверхности, заставлял их теснее прижиматься друг к другу. Свободной рукой он повернул ей подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.
— Ты так странно вела себя в последние несколько дней… Скажи мне, что случилось?
— Ничего!
— Нет, что-то есть — и что-то не так!
— Все столь невозможно правильно, что иногда мне приходится ущипнуть себя — не сплю ли я? А если что-то беспокоит меня или выбивает из колеи — то ты всегда на месте, чтобы поправить.
— Это так ужасно?
— Нет, но это смущает, заставляет задуматься, что же, собственно, я — я сама — делаю, Стюарт? Всю жизнь отец заставлял меня чувствовать свою неполноценность. Он мечтал о сыне, который подхватил бы дело после его отставки. Но отцу пришлось довольствоваться мной — бесполезной девчонкой, как он считает.
— Что, Гарри шовинист? — серьезно спросил он, заставив ее улыбнуться.
— Нет, он просто большой мужчина-хозяин, в противоположность моему явно женскому образу. Девушки выходят замуж, заводят семью, растворяются в домашних делах. Империи и великие династии гибли от недостатка наследников мужского пола. Женщины только закупоривают артерии цивилизации, большого бизнеса и высокой политики. У них слишком большой эмоциональный багаж, чтобы носить его всюду, где они таскаются… Я хотела сказать, скитаются!
