ли гелем для душа… Так вкусно пахла, что кружилась голова. Взгляд зачарованно скользнул по жилке, что билась на шее, по упрямому подбородку, по упругим, чуть влажным губам… «Прижаться бы к ним… Наверное, он хорошо целуется», – мелькнула шальная мысль. Я сглотнула и невольно приоткрыла рот. Элвин с шумом втянул в себя воздух, я подняла голову и наткнулась на его потемневший взгляд.
Щеки полыхнули жаром, коленки ослабли, живот и бедра словно опоясало сладкими колючими искрами. Внутри все дрожало от неясного томительного предвкушения чего-то чертовски важного, немыслимого, практически невозможного.
Того, что случится прямо сейчас, перед тем, как дверь разделит нас.
Воздух сгустился, стал тяжелым и жарким. Я замерла, одновременно боясь и ожидая, что вот-вот он еще немного наклонит голову, и его горячие мягкие губы жадно прижмутся к моим…
Где-то на краю сознания сигнальной лампочкой мигали остатки здравого смысла, с трудом пробиваясь сквозь странный дурман: боже, очнись, Изабель! Это ведь не какой-нибудь хороший парень, это Элвин, тот самый Элвин, который изводил тебя всё время, которого ты – на минуточку! – ненавидишь и который почему-то отказывается ненавидеть тебя.
Но сейчас мне почему-то было плевать и на здравый смысл, и на все, что он там нашептывал. Какой, к черту, здравый смысл, когда щеки и подбородок обжигает его дыханием, а его губы уже почти коснулись моих…
И отклонился, мягко проведя ладонью по моим волосам. А потом почти с сожалением выпустил меня, отступил на шаг.
– Спокойной ночи, – хрипло выдохнул он, засовывая руки в карманы.
– Спокойной ночи, – эхом отозвалась я и скользнула за дверь.
Глава 13
Утреннее пробуждение было тяжёлым, словно с похмелья. Впрочем, почему «словно»? Полстакана виски для человека, который не пьёт алкоголь, конечно же, перебор…
А потом я вспомнила.
О, боже!
Я и Элвин у двери моей комнаты, я прижимаюсь к нему и почти тянусь губами для поцелуя. О, нет, только не это!
Он, что, нарочно напоил меня, чтобы потом унизить? Гад, мерзавец!
Я по привычке повторяла про себя эпитеты, которыми обычно называла сводного брата, но уже сама понимала, насколько это несправедливо.
Нет, чёрт возьми.
Вчера он впервые повёл себя по-человечески, причём даже трижды. В первый раз – когда вытащил меня из комнаты, заставил поесть и рассказать, что случилось. Я бы с ума сошла, если бы весь вечер пролежала, скрючившись в кровати и раз за разом по кругу гоняя невесёлые мысли. Второй – когда поговорил с Молли и убедил её не выкладывать фото. И третий…
При воспоминании об этом мне хотелось выть в голос: ну какая же я идиотка! Но третий раз был тогда, возле двери. Я действительно была пьяна, и он легко мог этим воспользоваться. Я вспомнила тот напряжённый момент, вспомнила, как полыхнули его глаза. Он не просто мог – он хотел этим воспользоваться. Но не стал. В общем, этот негодяй трижды за вечер заслужил моё спасибо. А мне теперь не хочется даже выходить из комнаты. Не могу сказать, что я хоть когда-нибудь была рада встретиться с ним в этом доме. Но сейчас уровень моего нежелания просто зашкаливал. И всё-таки выбираться было нужно.
Я умылась, оделась, тщательно выбирая вещи: огромный мешковатый свитер и спортивные штаны. Ничего сексуального! Даже намёка на сексуальность.
Посмотрела в зеркало. Откромсанная прядь возле лица. От этого зрелища на глазах навернулись слёзы. Я словно снова почувствовала железную хватку чужих рук на моих плечах, клацанье ножниц, унижение, бессилие.
Казалось бы, что такого особенного? Чёртовы сучки раскромсали мою одежду и отхватили ножницами клок волос. Меня не избили, не изнасиловали, вообще не причинили никакого физического вреда. Но это не имело ровным счётом никакого значения. Ощущение беспомощности было чудовищным, унизительным, будто меня втоптали в грязь. Странно, но чувства начали приходить только после – когда, казалось бы, всё уже осталось позади. Словно чертовы стервы умудрились заразить чем-то болезненным и мучительным мою душу, и я не знала, как это вылечить.
Я стянула волосы резинкой, и теперь остриженная прядь не была видна. Уже что-то. Я спустилась в кухню. Есть не хотелось, а вот чашка кофе не помешала бы, и вода – много воды.
– Доброе утро, сестрёнка.
Элвин был уже там, и, судя по тому, что на столе не стояли тарелки и не хлопала дверь холодильника, он уже давно позавтракал.
Просто и подкарауливал меня?
– Доброе утро, – проговорила я, старательно избегая смотреть ему в глаза. Сделала над собой усилие и добавила: – Спасибо!
Он улыбнулся:
– Обращайся.
Он не спрашивал, за что. И за это я ему тоже была благодарна.
– Ага, – сказала я, выдавив из себя улыбку. – В следующий раз, когда на меня нападут бешеные сучки, сразу прибегу жаловаться тебе.
– Не нападут, – уверенно заявил Элвин.
Я его уверенности не разделяла. Да, ему удалось до смерти напугать дурочку Молли, но с Амандой и её свитой этот номер не пройдёт. Они запросто смогут превратить мою жизнь в эдакий маленький адок. Или полномасштабный ад – если, конечно, соизволят снизойти до такой ничтожной фигуры как я.
Пока я наслаждалась ледяной минералкой из холодильника, Элвин сварил кофе и поставил чашку передо мной. Он же не умеет читать мысли? Надеюсь что нет. Потому что мои вчерашние мысли точно не предназначались для чтения кем-нибудь посторонним, и уж тем более Элвином.
– Не рассиживайся долго. У нас на сегодня грандиозные планы.
У нас? Планы?
А вот это что-то вообще нереальное.
Я сделала глоток кофе – он оказался отличным. Гораздо лучше того мутного варева, которое обычно готовила я сама.
– Кто ты и куда дел настоящего Элвина? – сказала я с улыбкой, на этот раз почти настоящей. – Верни его немедленно! Он, конечно, тот ещё засранец, но я к нему уже привыкла. А ты меня пугаешь.
Он усмехнулся, давая понять, что оценил шутку. Но насчёт планов не передумал.
– Прежде всего, я отвезу тебя в
