он шепчет, отводя меня назад и удерживая за волосы. — Мне нужно причинить тебе боль? — парень подносит другую руку к моей шее и хмыкает, когда она смыкается вокруг моего горла. — Может, мне тебя придушить? — затем он хватает мою задницу. — Или отхлестать тебя по заднице и бедрам до крови?
Я смотрю на него, застыв, возбужденная и напуганная, пока он овладевает мной. Я подсознательно выгибаюсь навстречу его прикосновениям, прежде чем успеваю остановить себя.
— Ты пришла сюда, одетая как дешевая шлюха, так почему бы мне не обращаться с тобой как со шлюхой? — он насмехается, его хватка на моей талии становится все крепче.
Я с силой вырываюсь из его хватки, теряя при этом несколько волос, и топаю прочь от него, не обращая внимания на боль в голове.
Не успеваю я отойти и на десять футов, как слышу сердитое «блять», а затем громкие, властные шаги, преследующие меня, и я убегаю за линию деревьев, моя единственная цель — убежать от него.
— И это все, ты просто уходишь? — он издевательски смеется. — Что случилось с девушкой, которая на этой неделе устроила скандал? Она хотя бы сделала эту игру интереснее.
Я поворачиваюсь к нему, останавливая его на пути, и обеими руками бью его в грудь.
— Это не игра, это моя жизнь.
Прежде чем я понимаю, что происходит, я оказываюсь лицом в грязи, руки держат мои за спиной, а колено Феникса впивается мне в поясницу.
Его колено так сильно давит на мой позвоночник, что мне кажется, что я нахожусь на расстоянии одного глубокого вдоха от того, чтобы случайно сломать его надвое.
— Подумай дважды, прежде чем снова поднимать на меня руки, — говорит он, его голос леденяще приятен, когда он опускает мою голову в грязь.
— Отпусти меня, — требую я, мой голос дрожит от испуга и возбуждения.
— Умоляй.
— Пожалуйста, — прошу я, случайно вдыхая грязь носом. — Отпусти меня.
Он отпускает меня и переворачивает на спину, прижимая мои запястья над головой. Он смотрит на меня сверху вниз с нечитаемым выражением лица, где-то между очарованием и зацикленностью, и у меня мелькает воспоминание о том, как мы играли в прятки в лесу за нашими домами.
Интересно, помнит ли он?
Я наблюдаю за тем, как его глаза за что-то зацепились, а затем он прижимает мою руку к земле, чтобы рассмотреть это поближе.
Его большой палец проводит по участку моей кожи, словно пытаясь что-то там удалить. Я точно знаю, что он только что обнаружил, и мое сердце замирает в горле, когда я смотрю ему в лицо, но он продолжает пристально смотреть на мою кожу.
— Что это? — требует он.
— Ты знаешь, что это, — шепчу я. — Это татуировка…
— Божьей коровки. — Феникс прерывает меня, его голос лишен интонаций.
Я киваю, и сердце так громко стучит в моих венах, что я боюсь не услышать его, когда он заговорит.
Это было одно из двух «к черту» решений, которые я приняла с Нерой за лето. Я называю это «к черту», потому что на меня очень не похоже делать что-то настолько поспешное и необдуманное, особенно если речь идет о таком постоянном решении, как это.
Мы были в Лондоне и прогуливались мимо тату-салона, когда Нера предложила нам зайти. Я колебалась несколько секунд, а потом согласилась, к ее восхищенному удивлению.
Я вышла оттуда с черно-белой тонкой татуировкой божьей коровки на запястье размером с ноготь. Стиль был художественным, а детали — реалистичными, и я была в восторге от этого. Астор все еще занимает то же место в моем сердце, что и в детстве, и я хотела увековечить его как часть себя.
— Когда ты ее сделала? — спрашивает он, его плечи напряжены.
— Два месяца назад.
Его челюсть дергается, а руки сжимают мои запястья с такой силой, что я понимаю: завтра у меня будут синяки.
— Было время, когда я гонялся за тобой по всему лесу, и тебе бы это нравилось, — рычит он. Шутки ради, если судить по тому, как заныл мой живот при одном упоминании об этом, мне бы и сейчас это понравилось. — Но мне на тебя уже плевать. Ты каким-то образом одурачила всех вокруг своим поведением хорошей девочки. Их заманивают твоей фальшивой добротой и фальшивыми улыбками, и они не видят тебя настоящую. Бессердечную, высасывающую душу предательницу, которая скрывается под ней. — Он отталкивается от меня и встает, глядя вниз на мое распростертое тело с презрением на лице. — Не возвращайся сюда, если не хочешь пострадать. — С этими словами он уходит, его тело с легкостью растворяется в ночи.
Слезы катятся из уголков моих глаз и по бокам лица, я сажусь и вытираю их.
Никто не умеет причинять мне боль так, как он. Он делает это без усилий, его цель точна и безошибочна.
Я надеялась, что он отреагирует на татуировку лучше. Я думала, он поймет, как я предана памяти Астора, как хочу сохранить ее для тех немногих из нас, кто знал его, и тех, кого лишили возможности узнать его.
Я должна была знать, что он никогда не увидит этого. Ирония в том, что он назвал меня шлюхой, заключается в том, что после Макса я больше ни с кем не целовалась, я даже не была активной участницей этого поцелуя.
Феникс же перетрахал, кажется, половину Швейцарии, выставляя их передо мной снова и снова, причем до такой степени, что я начала сомневаться, не делает ли он это ради моего интереса.
Кто знает, будет ли у меня когда-нибудь шанс проверить, смогу ли я влюбиться в кого-то еще. Уж точно не здесь, когда он отстранил меня от всех парней в школе. Да и будет ли мне это интересно, даже если кто-то приглянется мне?
Ведь правда в том, что я умоляла Феникса отпустить меня не потому, что мне было больно. Я умоляла его, потому что боялась, что он поймет, что мне нравится то, что он делает. Что он проведет пальцами по моим складкам и обнаружит, что я мокрая для него.
Феникс
Мне удалось игнорировать Сикстайн в течение двух долбаных лет, и все эти усилия пошли прахом меньше чем за неделю до начала нашего последнего курса в АКК.
Когда я впервые увидел ее после Гонконга, я не очень хорошо отреагировал на то, что увидел ее в коридорах АКК. Последние пару лет я активно работал над тем, чтобы мысль о ней не переполняла меня ядовитым гневом,
