Но Яся в очередной раз меня убила. Потому что ответила.
Я и мечтать о таком не мог. И все, как в том сне, который часто мне снился — живой сон, на грани с реальностью.
Мы с ней не пробуем друг друга на вкус, как это бывает впервые. Мы целуемся как изголодавшиеся любовники, которые все друг о друге знают. Знают, и все равно не могут насытиться.
Хочу ее, здесь и сейчас. Подхватываю за бедра и несу на шезлонг, который стоит в глубине балкона.
Ясмина протяжно стонет в губы, и меня накрывает штормовым ураганом. Как я мог ее отпустить? Своими собственными руками отдать мужику, который годится ей в отцы?
И собственными руками отнять у себя пять лет жизни, которую я мог прожить с ней. Для нее. В ней. Какой же я идиот…
— Ясечка, пойдем ко мне, — бормочу, сползая губами вниз по ключице, — ты мне все эти пять лет снилась. Что мы с тобой… Что я тебя… Лучше соглашайся, а то утащу через балкон.
Чтобы перейти ко мне, нам надо выйти из их с Лале номера и обойти коттедж с противоположной стороны.
Может и правда через балкон? Так быстрее.
— Не могу, Дамир, — шепчет Яся, и от ее прерывистого шепота, тяжелого дыхания, вся кровь отливает от мозга, устремляясь вниз. — Я не могу бросить Лале.
— Так мы же рядом будем, — увлекаю ее к двери в номер, — услышим, если она проснется.
Ясмина только фыркает.
— Ладно, тогда пойдем в ванную, — несу к двери, при этом не отпуская ее губы ни на секунду.
— Лале может проснуться и захотеть в туалет, — не сдается Ясмина, царапая затылок.
— Не захочет, — прикусываю ей губу, — должно же нам повезти.
Вваливаюсь с ней в ванную, вдавливаю в стену, и мы на некоторое время теряем связь с реальностью. Но в последний момент Ясмина решительно отстраняется и сипло говорит, упираясь мне в грудь:
— Нет, Дамир. Я так не могу. Ты женат.
— Уже почти нет, Яся!
— Почти не считается. Разведешься, тогда я подумаю.
— Ясечка… Яська! Ты же сама хочешь!
— С чего ты взял? — она отводит глаза, сползая с моих рук. Не пускаю, подтягиваю обратно и подсаживаю выше, упираясь в стену коленом.
— Да как-то разбираюсь, знаешь… — договорить не успеваю, в заднем кармане шорт звонит телефон.
Яся в ужасе округляет глаза, и я в таком же ужасе его выхватываю. Ловлю себя на мысли, что больше пугает не то, что Лале нам помешает. Просто жаль будить маленький тюльпанчик.
Но все мысли разом вылетают из головы, когда слышу в трубке голос одного из директоров.
— Дамир Даниярович, у нас пожар, горит админздание и один из цехов.
— Выезжаю, — отвечаю кратко и сцепляю зубы, чтобы не начать материться.
— Что случилось? — Ясмина с тревогой заглядывает в лицо. — Дамир!
Поднимаю на нее тяжелый взгляд.
— Фабрика горит.
Ясмина прижимает ладони к щекам и ахает.
— Какой ужас. Дамир, надо что-то делать! Там же склады, ткани, оборудование!
Она сейчас такая желанная, что клянусь, мне похер на это все. Рывком притягиваю к себе.
— Да пусть хоть совсем сгорит. Я уже один раз от тебя отступился. И потерял на пять лет.
— Там мои эскизы, — говорит она тихо и всхлипывает. Разжимаю руки и осторожно ставлю ее на пол.
— Тогда я поехал. Только обещай, что дождешься меня. Я разберусь и приеду обратно. Обещаешь?
Она только успевает открыть рот, договорить я ей уже не даю. Накрываю ртом, надеясь хоть ненадолго заполнить пустоту внутри теплом, который исходит от них обеих — Ясмины и Лале. Пусть малышка неслышно сопит на большой двухспальной кровати.
— Обещай дождаться меня, Ясмина, — повторяю с нажимом, и она согласно кивает.
— Обещаю, Дамир.
Еще раз коротко целую в губы и иду к себе переодеваться.
Ясмина
На нас с Дамиром, похоже, наведена порча.
Я уже согласна была закрыться с ним в ванной. Дочку бы одну оставлять не стала, а в остальном сопротивляться Дамиру становилось все сложнее и сложнее.
И если честно, вообще не хотелось. Даже несмотря на присутствие в его жизни Жанны Батмановой.
И почему фабрика загорелась именно сейчас? Почему она не могла загореться на час позже? Ну хотя бы на полчаса…
Кстати, почему она вообще загорелась? Чье-то разгильдяйство или намеренный поджог?
Дамир обещал перезвонить, рассказать. Он когда доехал, отзвонился, сказал, что отключает телефон. И до сих пор в сети так и не появлялся.
Позвонила Дамла, сказала, что Дамир еще с ночи общается с полицией. Наш цех не пострадал, и вообще пожар успели вовремя потушить. Но все равно урон он нанести успел.
Я бы не пошла на пляж, если бы не Лале. Она и так расстроилась, когда узнала, что Дамир уехал. Осталось вдобавок ко всему промариновать ребенка в номере.
Дамир еще вчера выкупил на неделю для нас шезлонги с беседкой на вип-понтоне. После завтрака идем туда с Лале — вчера ей так понравилось, что у меня не хватило духу отказаться. Да и смысла не было.
После вчерашнего вечера между нами все однозначно изменилось. Дамир стал таким, о каком я и мечтать не могла. А главное, когда он на меня смотрит, у него горят глаза…
Мимо нас по понтону проходят несколько мужчин. Несмотря на жару, все в костюмах — на отдыхающих не похожи. Судя по всему, главный среди них тот высокий мужчина, который стоит спиной — слишком уважительно обращаются к нему его спутники.
— Мама, у меня нарукавник в воду упал! — громко плачет Лале. Выхожу из-под навеса, щурюсь на солнце.
— Принцессочка, это твое? — к нам подходит работник пляжа и протягивает нарукавник.
— Ой, спасибо! — Лале вскакивает, прижимает нарукавник к груди и благодарно улыбается. Работник гладит ее по голове. А я чувствую себя так неуютно, будто сижу в стеклянной банке.
Поднимаю голову и замечаю, как высокий мужчина упирается взглядом в Лале. Его глаза расширяются, и он пошатывается, схватившись за поручень возле спуска в воду.
— Ясемин, — шепчет он, — не может быть.
И при этом жадно вглядывается в Лале. Поворачивает голову скорее по инерции, наши взгляды встречаются.
Я не то, что узнала, меня скорее что-то толкает изнутри. Как и он увидел девочку, копию меня в детстве. Мужчина бледнеет, проводит ладонью по лицу и говорит почти беззвучно:
— Ясемин? Это ты, дочка?
— Здравствуйте, господин Озден, — киваю холодно. И мне самой становится холодно от того льда, который заполняет грудную клетку.
Глава 13
Ясмина
Омер Озден. Человек, который дал мне имя прекрасного благоухающего цветка, называл своим цветочком целых четыре года, а затем без сожаления бросил, променяв на другую семью и других детей.
Назвать его отцом у меня не поворачивается язык. Просто Омер-бей. Просто господин Озден.
Омер не отрываясь смотрит на Лале, затем переводит взгляд на меня.
— Это твоя дочь?
Его голос подозрительно дрожит, глаза затуманиваются, но меня это вообще не трогает. Саму это шокирует, только та часть сердца, которая отвечает во мне за отзывчивость, сейчас кажется полностью заледеневшей.
Складываю вещи в пляжную сумку, беру полотенца и зову дочь:
— Лале, малышка, пойдем, — беру ее за руку, — нам пора уходить.
— Но мамочка, я еще хотела поплавать! — протестует дочка. — Мы же только пришли!
Невольно приходит на ум, что когда Омер Озден бросил нас с мамой, я была такой как Лале. Я обожала отца, он обожал меня. У нас была особая связь, мама потом призналась, что даже немного ревновала нас друг к другу.
Тем больнее было пережить предательство.
Содрогаюсь, когда представляю, что сознательно бросила Лале, свой цветочек. Променяла на возможность удачно выйти замуж и родить других детей. А Лале вышвырнула из своей жизни.
Ледник вмиг исчезает, и сердце изнывает от мучительной боли. А ведь я только представила! Какие адские муки я бы испытала, если бы нас разлучили?
Нет, этот человек не заслуживает, чтобы я даже смотрела в его сторону.
