— Твой обогреватель будет близко, зови, если понадоблюсь, — усмехнулся мужчина и выскользнул из объятий ее тонких ручек.
Девушка проводила его тоскливым взглядом. Когда Волков скрылся, она достала свои любимые тонкие Vogue и затянулась, судорожно щелкая зажигалкой. Что-то душевный покой навсегда покинул ее, словно бесплотный призрак отделился от тела и улетел скитаться по бескрайним просторам мира. Так всегда происходит, когда в жизни женщины появляется тот самый мужчина: ее. Он забирает покой, все осени и зимы, краски, запахи. Он заполняет собой все, чем дышишь, чувствуешь, осязаешь. Этот мужчина становится кем-то большим, чем ты сама.
Ирина курила и стряхивала пепел на поблекшую траву и промерзшую почву, ощущая пепел чем-то чужеродным на этой земле. Как и она сама была чужой в жизни Волкова. Неправильно было тянуть к нему руки и ставить его в неловкое положение, ведь он не может (а она была уверена, что хочет) скинуть ее руки с себя и тем самым обидеть. В Москве его ждет Лилия; на вкус Ирины слишком уж дубовая и аляповатая, но судить не ей, а Ване, который нашел что-то в этой огрубелой женщине.
Впервые в жизни ее посетила дельная мысль, которая раньше, при ее-то образе жизни, не могла и вовсе родиться: встречают по одежке, а провожают по уму. Скорее всего, в Лилии были такие душевные качества, которые брали верх над ее мужеподобностью. Наверное, сердце действительно мышца непредсказуемая, и просчитать наперед его ходы просто нельзя. Оно сумасбродно и своенравно, влюбляется и не спрашивает твоего мнения. А ты мучайся.
— Ира, черт побери, что это такое?! — взревел Волков, появляясь на крыльце дома.
Он подошел к ней и, когда ее губы уже обхватили сигарету, отобрал дымящуюся никотиновую палочку. На ней рубиновыми пятнами перекатывались следы от помады сердоликового цвета. Подошва кроссовка Ивана перекрыла гадости кислород, и, издав последний ядовитый вздох, сигарета потухла.
— Еще раз увижу у тебя в руках (а еще хуже в зубах) сигарету, и сюда можешь больше не приходить!
Ирина растерялась и не нашлась, что ему ответить, а он уже закатил ее в дом.
— П-прости, Ваня, — забормотала девушка, не понимая, что его так разозлило.
Волков вкатил коляску в кухню, где разогревались различные вкусные блюда. Воздух стал невидимым панно из запахов: овощи, курица, специи, что-то сладкое. Запах уютного уголка, где тебе всегда рады и о тебе позаботятся.
— Ира, сигареты для девушки — это ужасно, — сделал серьезный выговор он. — Лилия тоже курит, терпеть не могу этой вони от нее. От такой красавицы должны исходить только ароматы духов и любви, но никак не запах табака, который красит, пожалуй, только уголовников.
После слов о Лилии Вересова уже слушала его тираду вполуха. Она не будет олицетворением негативных черт его девушки, она будет лучше!
— Я ни в коем случае не указываю тебе, как жить. Думаю, никто не вправе этого делать, но я предупредил: ко мне и близко не подходи с сигаретами в руках. Вообще, зачем ты куришь? Чтобы делать глупости, тоже нужна причина, — подмигнул ей Волков и отошел к плите.
— Это модно, — пожала плечами девушка. — По крайне мере было, когда я начинала курить в школе. Тогда еще было круто хвастаться тем, какие дорогие сигареты удалось достать через более взрослых друзей.
Иван усмехнулся. В его школьные годы считалось крутым выше всех перепрыгнуть через козла на уроке физкультуры, пробежать быстрее всех кросс, отличиться в день учебной тревоги. Теперь ясно, откуда в этих золотых и платиновых детях из элитных школ столько дерьма — его вливают в них с детства ложными ценностями.
— Ты не подумай, что я… — запальчиво начала Ирина, но осеклась. Что она хотела сказать? Что она не такая уж и плохая, как по всем параметрам могло показаться? — Ну, не подумай, что я такая…
Господи! Какой стыд! Она закрыла лицо руками и почувствовала на щеках жар раскаленной печки, она задыхалась от своего конфуза. Руки Волкова легли ей на плечи, он наклонился к ней и сказал:
— Иринка-пушинка, перестань, — его голос овеял ее ушко теплым воздухом. — Я ничего худого о тебе не подумал. Наверное, я как бабка тебе выговаривал. Не хватало только слов о том, что на тебя Сталина нет.
Перед ней появилась тарелка горячего ароматного супчика. Ирина втянула носом этот потрясающий мясной запах с нотками укропа, петрушки и перца. Желудок заурчал, словно кит, издающий брюзгливый, голодный клич.
— У меня столько недостатков, — пролепетала она, все еще дыша внутри лавой от смущения.
Волков устроился напротив нее, получая удовольствие от ее багряных щечек. Он не помнил, чтобы Лилия хоть раз проявила такие женские качества, как стеснение, заигрывание, флирт. Не было в ней этой женской чертовщинки, которая заставляет мужской гормональный фон сходить с ума. Ира же дарила ему такие ощущения сполна.
— Пока заметил только один: курение. Прекращай. Красные следы помады классно смотрятся на мужской груди, но не на сигаретах.
В ее глазах, которые при скудном освещении кухни казались караковыми, завились атласные пятнышки хмеля.
— Ты так думаешь? — спросила она и посмотрела на него хищным взглядом лисицы, у себя в воображении рассыпая по его груди карминные отпечатки своей алой помады.
Иван еще раз убедился в том, что она до сих пор безгреховный цветочек. Ему и в голову не приходило, что ее реакция может быть обусловлена не тем душевным ажиотажем, какой возникает у людей при разговорах о клубничке, а неподдельной симпатией. Комплексом неполноценности Волков никогда не страдал, но в случае с Вересовой ему не доставало мужества убедить себя в том, что он ей нравится как мужчина.
— Абсолютно. Девушка должна быть нежной, точно шелк, певучей птичкой, грациозной ланью. В общем, полной противоположностью нам, грубым, неотесанным мужчинам. Но у каждого свои вкусы, конечно. Кому-то и волчицы по душе.
— Тебе, например.
Волчара выбрал себе волчицу под стать. От одного вида Лилии коленки начинали ходить ходуном в такт зубам. Такой точно отдашь победу без боя, больно уж пугает ее бравость. Да уж, подумала Вересова, никогда еще в жизни она не боролась за мужчину. Слишком мелкий приз, чтобы за него драться. Этих мужиков в ее жизни было пруд пруди, просто ткни пальцем и получишь. Проще, чем купить мороженое.
— С чего ты это взяла? — удивился Иван, принимаясь за чай и пирожное. — Я нормальный парень и люблю ощущать под своими руками покладистую и сговорчивую изящность, а никак не заскорузлую, черствую бесчувственность.
— Ну-у, Лилия не то чтобы такая бесчувственность, как ты сказал, но… Как бы маловыразительная…
